Абсолютная Энциклопедия. Том 2
Шрифт:
Его состояние нисколько не улучшилось, хотя Хэл почувствовал в себе некоторую перемену. У него как будто бы за время сна немного прибавилось сил; несмотря на неутихающую головную боль, сознание стало более ясным; стремление бороться против удушья возросло.
Хэл впервые почувствовал огромное, захватывающее волнение – волнение исследователя, преодолевшего наконец преграду, заслонявшую ему поле зрения, и теперь безошибочно и ясно видящего свою цель. Он ощутил себя на пороге чего-то грандиозного, того, что он искал всю свою жизнь, а фактически даже дольше собственной жизни, в течение времени, не поддающегося никакому измерению.
Хэл сидел выпрямившись, опираясь спиной о стену камеры, и пытался осмыслить ту разницу, которую принесло с собой это новое ощущение – словно весь мир за пределами видимого
Размышляя подобным образом, он отправил себя в путь, следуя указаниям стрелки своего внутреннего компаса – своей воли. И почти без всяких затруднений пришел в состояние, прежде никогда им не испытываемое. Бодрствуя, он спал и при этом осознавал, что спит. Он видел окружающие его стены камеры, но одновременно с такой же, если не с большей ясностью, мог видеть вокруг себя и местность из своего сна.
Хэл снова оказался в своем видении, на пустынной каменистой равнине со стоящей на ней башней, к которой он так долго и так мучительно шел и которая с каждым его шагом словно отодвигалась от него все дальше и дальше, не давая ему приблизиться к ней. Сейчас же казалось, она почти рядом. Но в то же самое время Хэл знал, что преодолел только половину своего пути, причем более легкую. Оставшаяся часть пути была короче, но гораздо труднее, и он понимал, что только навыки и закалка, полученные им во время долгого и тяжелого странствия к ней, позволяют ему надеяться на возможность преодоления разделяющего их последнего, самого трудного и опасного участка местности.
Оглянувшись назад, он обнаружил, что до сих пор его путь шел несколько в гору; а теперь он стоит на возвышенности, откуда ему видно все, что находится впереди. Постепенно хаотическое нагромождение каменных глыб перед ним стало приобретать в его глазах какие-то упорядоченные очертания. Когда-то это представляло собой бастионы гигантского оборонительного сооружения, занимавшего такую огромную площадь, что известная на Старой Земле Крак-Де-Шевалье [1] могла бы просто затеряться в тени этих руин. Время почти стерло с лица земли эту твердыню, стоявшую здесь с незапамятных времен. И только башня осталась ждать его.
1
Крак-Де-Шевалье (арабское Хисн аль-Акрад – замок рыцарей) – крепость крестоносцев (1110—1142) на высоком холме к западу от Хомса (Сирия). Уникальный памятник средневековой крепостной архитектуры.
Ему придется карабкаться и проползать через лабиринты обрушившихся наружных и внутренних стен, внутренних дворов и двориков, галерей и покоев, чтобы наконец оказаться у входа в башню. И он не смог бы преодолеть все эти препятствия даже теперь, если бы не изменения, происшедшие в его сознании и теле за эти годы. Хэл повзрослел, его ум развился и окреп, и в нем появилась та непреклонность, которую он почувствовал в себе только теперь и которую уже не могло остановить то, что ожидало его впереди. Так же, как ради достижения очень важной цели человек может сойти даже в ад, он двинулся вперед и начал спускаться по развалинам бастиона, к хаосу каменных руин, глыб и обломков; и с первым же шагом вперед его сознание обрело наконец уверенность и спокойствие.
Глава 36
Он проснулся.
Но это не было внезапным пробуждением. Хэл постепенно выплывал из глубин сонного состояния к осознанию того, что какое-то не очень продолжительное время крепко спал. Одновременно с пробуждением к нему вернулось и прежнее ощущение лихорадки, слабости и необходимости бороться за сохранение дыхания…
Его охватил новый сильнейший приступ кашля. Хватая ртом воздух, он тяжело опирался спиной о стену. Все это представлялось странным. Никаких изменений не произошло, никакого улучшения в его физическом состоянии не наступило, и вместе с тем внутренне он чувствовал себя так, словно вся Вселенная, расположилась в каком-то новом порядке, сулящем надежду, придающем ему силу и уверенность. Подступавшая к нему смерть была отброшена назад, и он почему-то больше не верил, что у нее хватит сил одолеть его.
Почему? Или, вернее, если это действительно так, то почему он вообще до сих пор испытывал перед ней такой страх? Хэл сидел, натянув на себя тонкое одеяло и прислонившись к стене камеры, поддерживавшей его в этом положении. И к нему постепенно пришло осознание того, что различие, которое он почувствовал, заключалось в состоянии его ума и воли, а не тела.
Когда Барбедж обозвал его псом Армагеддона и бросил здесь умирать, то где-то в глубине своего сознания Хэл отметил долю правоты в подобном отношении к нему этого милицейского чина. Барбедж – он именно таков. Его вера, хоть и изуродованная, была искренней. Послушав Блейза, он пошел за ним, и тот его использовал. А случилось это только потому, что Барбедж поверил, будто Блейз говорит устами того самого бога, в которого верит он, Барбедж. И этим он отличается от многих других сторонников Блейза, страшащихся и боготворящих его самого.
Какой бы извращенной ни казалась такая вера, она тем не менее обладала достаточной силой, ослабившей Хэла и чуть не приведшей его к смерти. Но в последние часы своих лихорадочных видений и снов-воспоминаний он открыл убедительную причину, по которой не может допустить сейчас своей смерти: ему необходимо сделать несколько дел. И главное из них – это перевести в конкретную и осознаваемую форму обнаруженные им в подсознании доводы, свидетельствующие о необходимости его собственного выживания. Он мысленно вернулся к прошлым событиям.
Сначала, после разговора с Барбеджем, путешествие в область понимания не вело его к выживанию, а, наоборот, уводило прочь от него. В своем первом сне он, прикованный к горному склону, медленно погибал под безжалостным и неотвратимым потоком логики Блейза. Во фразах Блейза содержался тот самый аргумент, который Мильтон вложил в уста сатаны в «Потерянном рае»: «Я выше, чем любая из идей – как рая, так и ада».
И в этих словах заключалась правда. Но только относилась она не исключительно к Блейзу и ко всем Иным, а к любому человеку, не побоявшемуся встретиться лицом к лицу с величием. Слабость всех аргументов Блейза обнаруживалась как раз в том, что он отрицал такую универсальность. Изолированность, о которой говорил Блейз, действительно возникала, Хэл ощутил ее во время пребывания на Коби. Но он сам же ее и создал. И для того чтобы перестать обращать на нее внимание, вовсе не обязательно прийти к логическому пониманию ее происхождения. Любой достаточно верующий человек способен не тяготиться своей изолированностью без всякого ее осмысления, так же как Джеймс Сын Божий не размышлял на тему о ценности своей личности, когда добровольно пошел на смерть.
Доводы Блейза, точно так же как и избранный им путь, служат исключительно личным, эгоистическим интересам, ему чужды другие устремления, тоже личные, но более возвышенные, ведущие к росту не только собственного благополучия, но и благополучия всего человечества. Именно человечество и есть ключ ко всем проблемам. Вернее, не само оно, как таковое, а представление о нем как о едином организме, озабоченном своим собственным выживанием и делящим самого себя на группы единомышленников, соперничающие друг с другом. Это, в свою очередь, позволяет выявить самые сильные места и указать наилучшее направление дальнейших действий для его развития. Человечество-организм относилось к своим отдельным частям как к не имеющим большой важности и допускало возможность их утраты, создавая переплетение исторических сил с неизменно устремленной вперед равнодействующей созидания, двигающей и контролирующей всю огромную людскую массу. А эту людскую массу, словно стадо оленей, изначально направляли силы, которых она не понимала и которые подгоняли ее к пребывающим в ожидании охотникам в красных шапках. Сост и Джон Хейккила, Хилари и Годлан Амджак – фермер, надеявшийся после бесед с Сыном Божьим обрести уверенность в будущем, но так и не обретший ее, – все они оказались вовлеченными в многочисленные группы, шедшие различными путями и враждующие друг с другом, но в конце концов составившие всего два лагеря: Иных и тех, кто им противостоит.