Абсолютное оружие
Шрифт:
— Пей, — приказным тоном сообщил капитан, сунув мне в руки стакан.
— Этиловый спирт?! — я озадаченно уставилась на красноволосого.
— По большей части, — хмыкнул он, присаживаясь рядом со мной. — Давай пей, а то насильно заставлю.
— Но зачем? Это слабый яд, организм быстро его выведет.
— Я в курсе, — капитан ухмыльнулся и со стуком поставил на стол свою банку. — Но у меня ещё есть.
— Но зачем?!
— Потому что это лекарство. Примитивное, ненадёжное, вредное, но другого в данном случае я не знаю. Так что давай залпом.
— Кажется, люди пьют его на праздник, в компании. Он оказывает лёгкий наркотический эффект, стимулирует…
— Я знаю, что он стимулирует, — оборвал меня Райш. — Я бы составил тебе компанию, но не знаю, как поведу
Некоторое время мы сидели в полной тишине, и ничего не происходило. Райш будто к чему-то прислушивался или чего-то ждал. Потом заставил меня выпить ещё.
Анализатор начал подавать сигнал об интоксикации организма. Организм, которому не разрешили вывести токсин тем же маршрутом, каким он попал внутрь, — капитан не позволил мне встать и дойти до туалета, а у меня не было сил с ним бороться, — начал переработку другим способом.
Ощущения были странные. Слабость, но при этом — лёгкость. Медленное головокружение в ответ на каждое движение. Трудности с координацией движений.
Я всё-таки попыталась подняться с места, но Райш не пустил.
Короткая борьба завершилась его полной и безоговорочной победой, я оказалась в болевом захвате лицом в диван. Капитан что-то прорычал мне; сознание расплывалось, отказывалось фокусироваться, и я не поняла. Зато почувствовала исходящее от него раздражение, даже почти злость, и в ответ — странную боль в груди и нестерпимое жжение в глазах.
А потом как будто внутри что-то лопнуло, и я разревелась. Плакала, захлёбываясь обидой и жалостью к себе, и что-то говорила. Жалость и тоска росли, подавляли, выливались в слова и слёзы. А я всё говорила и говорила, и никак не могла остановиться. Сумбурно, кусками; про доктора Ладогу, про тесты на выживание, про первую победу над компьютером, про онемение пробуждения от анабиоза, про профессора Бергмана, про выбраковку и разговоры по ночам. Про Дио, Икоси Окто, Дэкатрио и остальных, про живых и мёртвых, про бабочек, про лабораторных мышей, про полигоны, про тренировки с оружием, про сидящую в углу беззвучно плачущую девочку Олю и двести семьдесят девять градусов Кельвина под ледяным дождём на старом космодроме. Про искусственный разум и биотехнологии, опять про доктора Ладогу и про аналитический аппарат…
Давно уже не было болевого захвата, а я всё говорила. Прижавшись ухом к горячему колену капитана, свернувшись калачиком, бормотала себе под нос, перескакивала с одного на другое, путалась в именах и датах. Этиловый спирт уже не травил организм, но я всё не могла остановиться, и слова вместе со слезами текли из меня как рукотворное озеро через дыру в плотине. А горячая твёрдая ладонь с острыми чёрными когтями медленно, осторожно гладила меня по голове и плечу.
Райш.
Я сидел, молча глядя перед собой, и продолжал машинально поглаживать девушку по встрёпанным волосам и тонкому плечу, хотя её давно перестали сотрясать рыдания, и вообще она, кажется, задремала.
Мысли вяло и бесцельно ворочались, и никакого желания их шевелить принудительно не было. Не знаю, сколько бы мы так просидели, но вскоре из двери подъёмника появился Ханс. Удивлённо вскинул брови и попытался что-то сказать; но я жестом попросил его молчать, коснувшись кончиками пальцев губ.
Аккуратно придерживая голову девушки, вынул из-под неё своё колено. На мгновение задумавшись, как лучше поступить, осторожно поднял свою проблему на руки и отнёс в её комнату. Вряд ли после такого эмоционального всплеска ей будет полезно проснуться посреди гостиной.
— Что это было? — поприветствовал меня Ханс.
— Исполняю наложенные на меня Советом обязательства, — усмехнулся я в ответ. Холодный многозначительно поднял бровь, явно предлагая пояснить подробнее. — Я решил, что для начала следует выяснить весь спектр проблем, которые мне предстоит решить. Она, правда, поначалу сопротивлялась, но я надавил воздействием на психополе. В результате узнал
— И как? — в голосе отчётливо скользнула насмешка. Я пару нормосекунд помолчал, пытаясь придумать краткий и полный ответ, и в итоге грязно выругался. — Чудесно, — мягко улыбнулся холодный. Жуткое зрелище. — Я могу поучаствовать?
— Понятия не имею, — буркнул я, присаживаясь на диван. — Понимаешь, я, конечно, ожидал, что всё не так просто, но не до такой же степени! Я со всякими людьми общался, знаю разные жизненные ситуации, но это! — высказался я и вновь, не сдержавшись, выругался.
— Хм? — светлая бровь взлетела на этот раз с явно заинтересованной интонацией. Обожаю его мимику! — Что же с ней там делали?
— Да ничего столь уж страшного с ней не делали, — я недовольно оскалился. — Просто воспринимали их всех не как личности, а как механизмы, и не замечали, что личности есть. Но это ерунда. Проблема в её отношении ко всему этому и психологическом состоянии. Эмоционально это незрелый, запуганный, обиженный на весь мир ребёнок, который сам не знает, чего хочет, и не понимает, чего хотят от него окружающие. Неуверенный в себе комок нервов, не желающий принимать самостоятельные решения, мечтающий спрятаться от всего мира под кровать, и всё это с возможностями взрослого носителя горячей крови. И я ни ларга не понимаю, с какой стороны можно подойти к этому клубку. Ладно хоть ей действительно нравится драться и очень нравится оружие, а то я бы вообще не знал, где в этом кошмаре можно найти что-нибудь положительное и к нему подцепиться. Но всё равно, с отправкой от одного только боя даже нашу расу нельзя воспитывать, а она… Ханс, психологически она то, чем кажется со стороны! Слабая, пугливая, хрупкая представительница мирнойветви! У меня чуть мозги через уши не вытекли, пока я её эмоции просматривал; как она с таким отношением к жизни ещё себе голову из первого попавшегося ствола не разнесла?! — я тихо рыкнул, запуская обе пятерни в волосы. Разозлившись ещё больше, рванул ворот кителя и рубашки; они вдруг стали неимоверно раздражать. И вообще хотелось уйти в боевую форму. И побиться головой об стену. Чьей-нибудь…
— Полегчало? — невозмутимо поинтересовался Ханс.
— Да, спасибо, — вздохнув, я откинулся на диване; раздражение мгновенно сдулось, оставив эмоциональное опустошение. — Я уже начинаю сомневаться, что её подсунули мне только потому, что первым под руку попался.
— Вот как? Тогда я начинаю сомневаться в уровне твоего интеллектуального развития, если ты хоть на нормосекунду допустил мысль о том, что её отдали тебе просто потому, что оказался под рукой, — на губах холодного возникла снисходительная усмешка. — Но, кажется, у тебя есть неплохие шансы достичь подобия разумности за десять-пятнадцать нормолет, если будешь продолжать совершенствовать логический аппарат, а не когти, — «утешил» он. — Если её отдали тебе, значит, уверены, что именно ты справишься. Ты ей, главное, не говори, что она свои проблемы сама придумала, а на самом деле они ларгова яйца не стоят; но, надеюсь, для этого твоих умственных способностей всё-таки хватит, — он обозначил пожатие плеч, а я ответил привычным оскалом. — У тебя по делу какие-нибудь замечания есть, или ты временно недееспособен и полностью увлечён воспитательным процессом?
— Кое-что есть. Она вспомнила, что в их мире существует — или существовала, — теория, что есть множество реальностей, отличающихся друг от друга путём собственного исторического развития. И предположила, что попала к нам именно из такой реальности.
— Да, я тоже задумывался об этой теории множественности миров, — чуть кивнул Ханс. — Значит, попробуем уплотнить работу в этом направлении.
— А тебя тоже привлекли что ли?
— Разумеется, — он снисходительно улыбнулся с видом полного собственного превосходства, будто его всем Советом на это уламывали, а не он прижал коллег тем, что наложил лапу и на объект, и на его собственность. Какая жажда самоутверждения! И не скажешь, что холодная кровь… — Всё равно там ремонта ещё на двадцать нормосуток минимум, а до отправления мне на корабле делать нечего. Ты планируешь воспользоваться разрешением и поучаствовать в играх?