Абсолютные друзья

– Майкл и его друзья закончили подготовку домашнего задания, – сообщает он. Майкл – это Саша. – Через пару дней он может подъехать.

Значит, ждем Майкла.

Два дня растягиваются в четыре. Рурк говорит, расслабься, Майкл встретился с давними друзьями.

На пятый, проходя по административному крылу, Манди замечает в своей ячейке конверт. Адрес напечатан на принтере, судя по почтовому штемпелю, отправлен конверт из Вены. Само письмо – лист простой бумаги, текст на английском, тоже напечатан на принтере, дата проставлена, подписи нет. 

«Дорогой мистер Манди!

Ценный груз с книгами прибудет в вашу школу в среду, 11 июня, от семнадцати до девятнадцати часов. Постарайтесь присутствовать при доставке. Наш

представитель обязательно подъедет».

Ответ не требуется, да и что можно ответить? Рурк говорит, расслабься, Майкл будет «нашим представителем».

* * *

Стоя у окна на первом этаже школьного здания в Гейдельберге и глядя на выложенную кирпичом дорожку, идущую к железным воротам, Манди испытывает глубокое облегчение от того, что его мысли и действия наконец-то сливаются воедино. Он в том месте, где находился мыслями последние две недели. «Майкл уже в пути, – подтверждает Рурк по сотовому телефону. – Поезд Майкла чуть задержался по техническим причинам, он будет с тобой примерно через полчаса». Телефонные сводки Рурка высокомерные и ложные. Манди их ненавидит. На нем старый кожаный пиджак и вельветовые брюки: ничего из того, что он носил или снимал во время пленения. Он понимает, что от слежки ему деться некуда, но не хочет быть ходячим микрофоном. На часах пять двадцать. Последний рабочий ушел десятью минутами раньше. Это ребята из Контр-университета учитывают все.

В дни ожидания Манди пытался со всех сторон рассмотреть затруднительное положение, в котором оказался, но так и не пришел к какому-либо выводу. Как сказал бы доктор Мандельбаум, он собирал информацию, но где знание? Подстегнутый близостью Сашиного прибытия, он вновь перебирает все варианты, начиная с самого привлекательного.

Рурк и его Управление обманывают и себя, и меня. В лучших традициях своей профессии они обращают фантазию в самореализующееся пророчество. У Дмитрия темное прошлое, он сам это признает, но он исправился, и намерения у него самые благородные, как он и говорит.

Аргумент в поддержку вышесказанного: Рурк – тот самый идиот, который потерял четыре месяца, пытаясь доказать, что Манди и Саша работают на Кремль.

Аргумент против: ночная жизнь бродячего цирка Дмитрия, его грязные деньги, невероятность его Великой Идеи, его роль в налаживании связей между евроанархистами и исламскими фундаменталистами.

Рурк и его Управление все просчитали правильно, Дмитрий не просто плохой, а очень плохой, но Саша – невинный простофиля, клюнувший на его речи.

Аргумент в поддержку вышесказанного: Сашина доверчивость засвидетельствована многократно. Он умен и проницателен, но, как только кто-то взывает к его идеалам, напрочь лишается критичности в оценках и становится идиотом.

Аргумент против: к сожалению, отсутствует.

Дмитрий плохой, как и говорит Рурк, и, цитируя мудрецов из Эдинбурга, Саша – его соучастник, все знающий и полностью отдающий себе отчет в том, что делает. Дмитрий и Саша вместе берут меня в компанию, потому что им нужна моя школа для реализации их гнусных замыслов.

Аргумент в поддержку вышесказанного: за тринадцать лет, проведенных в диких местах, Саша собственными глазами увидел, как Западная индустриализация насилует землю и уничтожает местную культуру. Его лично всячески унижали, он хочет отплатить Западу той же монетой. Теоретически, это веские причины, по которым Саша мог бы ступить на, как сказал Рурк, черную дорогу.

Аргумент против: Саша ни разу в жизни мне не солгал.

Каждый проведенный вне сна час последних дней Манди носит эти неразрешенные аргументы в своей голове, когда гуляет с Мо, когда помогает Мустафе с постройкой модели Купола, когда пытается успокоить подозрения Зары, когда водит своих англоговорящих по замку Безумного Людвига. Они в его голове и теперь, когда

он наблюдает, как белый, безо всяких надписей на бортах фургон останавливается у ворот.

Никто из него не выходит. Как и Манди, мужчины ждут. Один уткнулся в книгу. Второй разговаривает по мобильнику. С Дмитрием, Ричардом? А может, с Рурком? У фургона венские номерные знаки. Манди их запоминает. «У вас фантастические запоминающие способности, Тед, – говорит ему льстивый эдинбургский инструктор. – Я просто не понимаю, как вам это удается, честное слово, не понимаю». Все просто, старина, ничего другого в голове у меня нет. Мимо проезжает сверкающий лимузин, «Мерседес», за рулем черная женщина, пассажир – белый мужчина, на крыле городской флаг, впереди полицейский на мотоцикле. Какой-то городской начальник отправился в свою резиденцию, благо на этой дороге их хватает. За лимузином следует городское такси, собственность некоего Вернера Кнау, который любит писать свою фамилию готическими буквами. Задняя дверца открывается, появляется левая кроссовка Саши, потом его нога. Пальцы пианиста ухватываются за дверцу. И вот уже пассажир полностью покинул салон, вместе с партийным брифкейсом. Он стоит, но в отличие от Манди ему нет необходимости хлопать по карманам, чтобы понять, в котором из них деньги. У него кошелек, и он методично отсчитывает монеты, перекладывая их с одной ладони на другую, как отсчитывал в Берлине, Веймаре, Праге, Гданьске, в любом городе, где Восток встречался с Западом во имя мира, дружбы и сотрудничества. Он расплачивается с таксистом, перекидывается парой слов с сидящими в кабине фургона, указывая на выложенную кирпичом дорожку.

Оставив свой пост у окна, Манди спускается вниз, чтобы встретить его. Это снова наш первый день, думает он. Я должен его обнять, на манер Иуды? Или пожать руку, на немецкий манер? Или показать себя англичанином и ничего не делать?

Он открывает входную дверь. Саша, прихрамывая, радостно спешит по дорожке. Вечернее солнце освещает одну сторону его лица. Манди стоит на крыльце. Саша уже у первой ступеньки, в трех футах ниже. Он роняет портфель. Широко раскидывает руки, чтобы обнять не только Манди – весь мир.

– Тедди, господи! – кричит он. – Этот дом, это место… мы в сказке! Теперь Гейдельберг будет трижды знаменит: Мартин Лютер, Макс Вебер и Тедди Манди! Ты сможешь остаться в Гейдельберге на этот вечер? Мы поговорим… выпьем… поиграем? У тебя есть время?

– А у тебя?

– Завтра я еду в Гамбург, у меня встречи с несколькими известными учеными, с каждым отдельная. А сегодня я – беззаботный гейдельбергский студент. Буду пить, я вызову тебя на дуэль, спою «Wer soli das bezahlen», [107] закончу вечер в камере для студентов. – Он тянется рукой к плечу Манди, собравшись использовать его как трость, потом нагибается, чтобы достать что-то из брифкейса. – Вот. Это тебе. Подарок из декадентского Парижа. В эти дни не только ты получаешь хорошее жалованье. У нас есть холодильник? Электричество? У нас есть все, я в этом уверен.

107

«Wer soli das bezahlen» – «Пусть остался я без гроша» (нем.).

Он сует в руки Манди бутылку марочного шампанского, самого лучшего. И Сашу не интересует благодарность Манди. Он протискивается мимо него в холл, чтобы впервые взглянуть на свои новые владения, тогда как Манди ненавидит себя за темные подозрения, которые Рурк посеял у него в голове.

* * *

Поначалу они стоят в холле, и Саша наслаждается лепниной потолка, великолепной парадной лестницей, ротондой красного дерева с дверьми, ведущими в отдельные классы. И Манди должен наблюдать, как разноцветный свет, падающий сквозь стекла фонаря на крыше, превращает Сашу в попугая, но счастливого попугая.