Абсолютный холод
Шрифт:
Кстати, как и он сам, Урса некогда пришла на архипелаг откуда-то из дальних краев, из ледяных пустынь, находящихся в десятках переходов отсюда… Она еще молода, ей не более пяти вёсен. Крупная, сильная, она напомнила ему Медведицу, его собственную мать. Урсус минувшей весной бил и трепал всякого, кто пытался подойти поближе к приглянувшейся ему молоденькой самке. У них получилась прекрасная пара, и они славно провели лето на дальних северных островах.
А когда начались снегопады, вдвоем шли за волной холода, спускаясь вместе с полярной зимой на юг… Вместе же выбрали прекрасное место для зимнего жилища. Урса устроилась в удобной, с несколькими вентиляционными отверстиями снежной берлоге. Она пробудет там до весны. Там же, в берлоге, родит их первенца. Или первенцев, если медвежат будет двое…
Поначалу, когда его подруга укрылась в лежке и когда он оказался предоставлен самому себе, Урсус сильно скучал по ней. С ним, надо сказать, никогда прежде такого не случалось. Он не привязывался надолго к той или иной медведице, которых сам же выбирал в должное время и которые впоследствии, уже в пору первых тающих снегов, приносили потомство от Урсуса. Долгое время он бродил, как неприкаянный по льдам и прибрежным моренам Нордфьорда, держась неподалеку от берлоги Урсы. И лишь лютый голод заставил его уйти туда, где он мог прокормить себя. Туда, где много легче было добыть пропитание.
Вот почему он провел целиком всю полярную ночь на архипелаге. Вот почему на этот раз не стал уходить прочь от Большой земли, держась сравнительно недалеко от того места, где оставил на зимовку свою Урсу.
Еще вовсю метут снежные бури, лед и сам воздух, кажется, звенит, потрескивает от лютых морозов… Но инстинкт и чутье подсказывали Урсусу, что зима на исходе, что стужа и мгла уже вскоре отступят. Сначала медленно, а затем все быстрее будут видны перемены.
А это значит, что ему пора возвращаться – он хочет находиться неподалеку от берлоги Урсы в то время, когда она будет рожать.
И если понадобится, если возникнет такая необходимость, он защитит от любой опасности, любой угрозы и ее саму, ту, о ком он постоянно думает, и новой встречи с кем ждет с нетерпением, и тех крохотных медвежат, которые уже вскоре должны появиться на свет…
Урсус двинулся в путь с запасом во времени. Он шел вдоль береговой черты, повторяя причудливые ломаные очертания местных фьордов. Он не срезал углы, не выходил на середину продуваемых ветром фьордов. Не искал он и встречи с сородичами или, тем более, двуногими существами. Еще несколько таких переходов, и он будет у цели.
Ветер постепенно стихает, напоминая о себе лишь редкими порывами, срывающими с мелких волнистых сугробов крупицы свежего, еще не слежавшегося снега.
Полярная ночь определенно уже заканчивается, но время местных «белых ночей» еще не настало. Дневное светило лишь чуть приподнялось над горизонтом. Сквозь серую, припорошенную кружащими в воздухе снежинками муть проступили близкие очертания береговой черты. Впереди и правее – едва видимый в сероватой полумгле – вырастает силуэт конусовидной горы. Это одна из самых высоких и приметных вершин на всем архипелаге. Под ней, под этой горой-пирамидой, на берегу бухты рассыпаны разноцветные строения. С виду это еще крепкие дома, преимущественно каменные, в которых давно уже не живут люди…
Вернее сказать, брошенным поселок казался раньше, в ту пору, когда Урсус – как прошлой зимой, из любопытства – бродил по пустым, занесенным снегом улицам. Пытаясь понять, почему же двуногие, имея такие крепкие берлоги, ушли из этих мест.
Но вот как раз нынешней зимой они вернулись. Урсус точно это знает. Кому же знать, как не ему, истинному хозяину всех этих островов, льдов и студеных морских далей?
Из трубы – она приметно торчит в центре поселка, такая же высокая, как остроконечный обелиск – вьется, поднимаясь в небо или стелется низом, в зависимости от погоды, дым. У вырывающихся из трубы сизых и темных струек или облачков есть свой запах. И это один из самых острых и запоминающихся запахов, по которому можно издалека – особенно находясь с подветренной стороны – унюхать, обнаружить жилье двуногих. А то и их самих, поскольку шкуры, в которые они облачаются, впитывают в себя запахи их берлог, их самок…
А еще, когда не метет снежная пурга и когда берега фьорда не тонут в туманной дымке, в той стороне, где расположен поселок, в темени полярной ночи порой заметны огоньки. Их видно издалека, от мыса, за которым находится соседний Саусфьорд, откуда он, собственно, и движется. И если подойти поближе, вот как сейчас, они, эти огни, пусть даже их и немного, все же кажутся более яркими, чем то сияние в ночном небе, что ему не раз доводилось видеть во время его странствий по ледовым пустыням…
Урсус не боялся двуногих (ему вообще не ведомо чувство страха). Он множество раз встречался с ними. Не нос к носу, хотя и такое случалось, но частенько видел их на довольно близком расстоянии. И тех, кто передвигается на санях, и других, кто путешествует без оных. Но такое случалось преимущественно в теплую пору, когда солнце топит лед, когда теплое дыхание соленого моря ощущается даже на дальних северных островах. В полярную же ночь, пусть даже на ее исходе, увидеть двуногого – большая редкость. Если, конечно, не подходить к тем двум большим поселениям, где они живут большими группами круглый год.
Но то было раньше, в прежние годы, когда он был сам по себе. Когда он не знал Урсы. А сейчас все поменялось. Нынешней зимой он не раз видел в соседнем Саусфьорде и в ближних бухтах двуногих. Их, конечно, не так много, как в теплый сезон. Но ведь раньше, в прежние времена, в сезон колючей мглы, морозов и снежных бурь они здесь вообще не появлялись…
Урсус преодолел половину отмеренного им для перехода пути. Поселок, расположенный на берегу у подошвы пирамидальной горы, остался к этому времени уже позади. Он нисколько не устал и пока еще не был голоден…
Сначала он услышал сторонние звуки. Их невозможно было спутать ни с чем иным – это приближались на своих санях двуногие.
Урсус мог бы в несколько крупных прыжков перебраться на пологий в этом месте берег бухты. И укрыться в снежных заносах между языками морен еще прежде, чем эти существа окажутся в непосредственной близости от него.
Он продолжал двигаться в прежнем направлении, держась неподалеку от пологого в этом месте берега. Шум, напоминающий потрескивание молодого тонкого льда, когда по нему змеятся трещинки, приближается…
А вот уже из серой мглы показались сани!.. И еще одни! А за ними следом – третий скутер!..
Одни сани двигались, казалось, прямо на него, сбавляя, впрочем, ход… Другие на коротких полозьях описали дугу по припорошенному снегом льду фьорда, проехали дальше… И оказались у него за спиной! Третьи свернули к самой кромке берега… Они тоже стали притормаживать!
Урсус насторожился. Эге!.. Эти двуногие как будто даже норовят отрезать ему все возможные пути отхода…
Серебристый Polaris Deep Snow замер примерно в семидесяти шагах от застигнутого на льду Биллефьорда белого медведя. У наездника, экипированного по погоде, имелось в запасе несколько секунд, чтобы рассмотреть зверя. Всего несколько мгновений для того, чтобы прицелиться и сделать выстрел. Стреляя при этом наверняка, в голову, чтобы не случилось неожиданностей. Чтобы первым же выстрелом – наповал.