Абсолютный холод
Шрифт:
Ругстад повернула голову в том направлении, в котором указывала рука Торенсена. Метрах в двухстах от них, на другой стороне долины, по нетронутому снегу катили двое саней. Ей показалось, что передние сани светлого – или серебристого окраса… как у одного из ее знакомых. Но она не смогла в точности разглядеть, кто именно находится за рулем этих «Поларисов». Оба снегохода, описав полукруг, съехали на лед и вскоре пропали из видимости.
– Славные ребята, эти русские, – сказал Ларс, забираясь на сиденье своего снегохода. – Мэрит, какие у тебя планы?
– Возвращаемся обратно в Лонгйир, – сказала Ругстад. – Знаешь, я им завидую. И Светлана тоже – вот молодец! Раз – собралась и вперед! Без тени сомнения. И теперь на целую неделю обеспечила себя интересными впечатлениями…
ГЛАВА 11
10 марта
Утром, около девяти, со стороны Гренфьорда послышался приближающийся гул вертолетных винтов. Опытный пилот Eurocopter Ecureuil AS 350B3 прекрасно знал свое дело. Крылатая машина, оставив под собой заснеженный угольный причал и красный продолговатый бокс пакгауза, аккуратно и очень точно приземлилась на небольшой площадке у одного из кирпичных четырехэтажных зданий в центре поселка.
Андрей стоял у окна второго этажа корпуса баренцбургской больницы. Когда-то в этом поселке кипела жизнь: население его составляло не менее тысячи человек. Летом, когда приходили суда, в том числе и научно-исследовательские, количество народа возрастало в полтора, а то и в два раза. Нынче в Баренцбурге проживает от силы триста человек. Это связано и с падением добычи угля на местном руднике, и с недофинансированием, и с отсутствием комплексной программы развития «русского сектора» Шпицбергена. Но в последнее время пошла «движуха», стали выделяться средства на развитие туристической сферы, гранты на исследования… Появилось, кажется, понимание в высоких сферах, что такой стратегический важный форпост, каковым является Баренцбург (и в целом Шпицберген), нельзя терять ни в коем случае. Наоборот, учитывая разгорающуюся борьбу за богатства Арктики, за транспортные коридоры, шельфы и месторождения углеводородов, надо возвращать утраченные позиции, надо наращивать свое присутствие в этом нечужом для россиян уголке земного шара.
На Андрее белый халат, как и на его коллеге, прибывшем на Шпицберген одним рейсом с ним из Мурманска. Он, как и Андрей Юрьевич, имел соответствующие документы прикрытия, позволяющие одному из этих двоих практически свободно перемещаться по архипелагу под прикрытием должности командированного на Шпиц главы группы спасателей Мурманского ГУ МЧС, а другому участвовать в расследовании этих двух недавних ЧП, контачить с норвежскими коллегами и офисом сиссельмана, благо он имеет корочки сотрудника следственного управления СК по Мурманской области и соответствующие полномочия, подтвержденные по каналам МИДа и треста «Арктикуголь».
Чуть дальше, за их спинами – по коридору – находилась больничная палата, в которую определили доставленного сюда из поселка Пирамида Николая Пинчука. Человека, которого многие уже похоронили. Человека, который до сей минуты не мог толком рассказать, что же в действительности произошло в Пирамиде утром двадцать восьмого февраля. Который не мог – или не хотел – объяснить того, почему он сам вел себя столь странным образом. И главное – почему и от кого он прятался почти десять суток в крохотном закутке в цокольном этаже соседнего с сгоревшим ангаром строения…
Они вдвоем наблюдали через оконный проем за происходящим снаружи, неподалеку от больничного корпуса. Не успели еще замереть лопасти «еврокоптера» с норвежской эмблемой Свальбарда на борту, как из салона через открывшуюся дверку стали выбираться прибывшие в Баренцбург из соседнего Лонгйира норги.
Визитеров было четверо. Одеты в теплые пуховые куртки с отороченными мехом с расцветкой под стать норвежскому флагу. К ним подошла небольшая группа встречающих, среди которых генконсул Евдокимов и местный голова. Русские и норвежцы обменялись приветствиями и рукопожатиями. А затем они всей компанией двинулись к входу в здание из бежевого кирпича. Поднялись по сине-желтому крылечку – среди персонала, кстати, немало украинцев – и прошли в двери, рядом с которыми помещены таблички на двух языках: Barentsburg Mine Hospital, Drug-store, «Больница», «Аптека»…
– Не очень мне все это нравится, – сказал Андрей Юрьевич. – Надо было потянуть время! Хотя бы на сутки поздней сообщить норгам, что мы обнаружили одного из пропавших… Да и Пинчука мы толком не раскололи. Вдруг брякнет при норгах что-нибудь лишнее?
– Дипломатический политес… Опять же, если бы мы не уведомили офис сиссельмана о том, что нашли Пинчука, или затянули бы с этой вестью, у норвежцев появился бы повод выкатить нам претензии. Думаешь, мне самому это нравится? – коллега махнул в сердцах рукой. – Ладно, что уж теперь бухтеть? А Пинчука я строго предупредил, чтобы он не выкинул какое-нибудь коленце.
Андрей направился по коридору в соседнюю с той, где держали Пинчука, палату. Он будет слушать разговор через наушники установленной здесь его спецами записывающей аппаратуры, чтобы быть в курсе того, о чем будут говорить с счастливо избежавшим смерти сотрудником «Арктикугля» норвежцы. Ну а коллега, имеющий корочки сотрудника Следственного комитета при Прокуратуре РФ, остался стоять в коридоре, дожидаясь визитеров. Норвежцам, согласно достигнутой договоренности, разрешили задать несколько вопросов Николаю Пинчуку. Но делать это им придется в присутствии генерального консула и российского следователя…
Местный медик предупредил гостей, что привезенный спасателями из Пирамиды пациент чувствует себя еще не настолько хорошо, чтобы с ним можно было вести длительные разговоры. Максимальная продолжительность беседы – двадцать минут…
Первыми в палату, единственным обитателем которой был Пинчук, вошли, набросив белые халаты, генконсул России на архипелаге Шпицберген Евдокимов и губернатор Свальбарда Ингерман. Палата, в которой они оказались, была просторной – четырехместной. Пинчук лежал на койке у окна, остальные кровати аккуратно заправлены. Одет он в полосатую пижаму. Лицо осунувшееся, резко проступил кадык, тени под глазами, сами глаза ввалились, так что их выражения и не разобрать. Руки с проступившими венами и следами ссадин и царапин комкают край одеяла, которое он, кажется, предпочел бы и вовсе натянуть на голову, лишь бы никого не видеть, лишь бы никто его не трогал.
Выглядит он и вправду не очень хорошо… Все еще чем-то напуган. Или же переживает случившееся – мужик толком еще не пришел в себя.
Херр сиссельман, отсвечивая доброй улыбкой, поставил на прикроватную тумбочку пакет с гостинцами – шоколад, фрукты, соки… Пожал спасенному руку, произнес пару дежурных фраз на русском, которым он неплохо владеет, пожелал «скорейшего выздоровления». После чего они с российским генконсулом покинули палату и прошли в другое помещение, где за чашкой кофе могли поговорить с глазу на глаз.