Ацтек. Том 1. Гроза надвигается
Шрифт:
Столица тлашкалтеков находилась в тринадцати долгих прогонах к юго-востоку. По приличной погоде мы могли бы форсированным маршем добраться туда за два дня, но это означало бы прибыть на место усталыми до изнеможения и столкнуться с противником, который тем временем набирался сил, готовясь к встрече с нами. Поэтому Несауальпилли приказал двигаться не спеша, чтобы мы добрались до цели только дня за четыре, но зато сравнительно бодрыми.
Первые два дня мы топали прямо на восток, так что нам приходилось время от времени перебираться лишь через пологие отроги вулканов, которые дальше на юг переходили в крутые пики, именовавшиеся Тлалоктепетль, Истаксиуатль и Попокатепетль. Потом мы повернули на юго-восток и направились уже непосредственно в Тлашкалу. И все это время воинам, за исключением тех промежутков,
Мы маршировали, не слишком обремененные боевым снаряжением. Помимо обычной одежды у каждого воина имелась тяжелая плотная накидка под названием тламаитль, которую надевали в холодную погоду и в которую закутывались ночью. Кроме того, каждый из нас нес мешочек с пиноли (подслащенной медом маисовой мукой) и кожаный бурдюк с водой. Рано утром и в полдень во время привала мы смешивали пиноли с водой и готовили невкусную, но питательную кашу атоли. На каждом ночном привале нам обычно приходилось ждать, когда нас нагонят вспомогательные подразделения, нагруженные более тяжело. Хорошо еще, что по их прибытии каждому воину давали сытный горячий обед, в том числе чашку густого, насыщающего и бодрящего шоколада.
Служивший при кухне Коцатль всегда собственноручно приносил мне ужин, причем частенько ухитрялся увеличить порцию, а то и просто стянуть фрукт или какую-нибудь сладость. Поскольку Пожиратель Крови всегда при этом ворчал, а мои сослуживцы посмеивались, видя, как баловал меня слуга, я иной раз пытался уклониться от угощения. Но мальчишку это нисколько не смущало.
– Господин, – увещевал он меня, – не отказывайся. Не стоит изображать благородство, поверь мне, ты вовсе не объедаешь товарищей, шагающих в первых рядах. Неужели ты не знаешь, что лучше всех в армии кормятся те, кто дальше всего от передовой: носильщики, повара, гонцы и прочие. А послушал бы ты, как они хвастаются своими «подвигами»! Ах, как бы мне хотелось притащить тебе кувшин с горячей водой! Прости меня, господин, но запах здесь просто ужасный.
На четвертый день нашего пути, такой же серый и промозглый, как и предыдущие, высланные вперед разведчики донесли Несауальпилли, что в одном долгом прогоне впереди нас поджидают силы тлашкалтеков. Они заняли позицию на противоположном берегу реки, которую нам предстояло форсировать. В сухое время года здесь, наверное, протекал всего лишь мелкий ручеек, но после непрекращающегося дождя он разлился, превратившись в серьезное препятствие. Правда, глубина там была не больше, чем до середины бедра, но расстояние от берега до берега превышало дальность выстрела из лука, и это при довольно сильном течении. План противника был очевиден: переходя реку вброд, мы будем представлять собой медленно движущиеся мишени, не способные ни воспользоваться собственным оружием, ни уклониться от вражеского. С помощью стрел и метаемых из атль-атль дротиков тлашкалтеки рассчитывали существенно уменьшить число наших воинов и подорвать их боевой дух, прежде чем мы форсируем поток и сможем схватиться с ними лицом к лицу.
Говорят, что Несауальпилли, узнав об этом плане, улыбнулся и сказал:
– Очень хорошо. Ловушка приготовлена врагами и Тлалоком столь искусно, что, пожалуй, не станем их разочаровывать. Поутру мы в нее попадемся.
Он отдал приказ, чтобы наша армия остановилась на ночлег там, где находилась, по-прежнему довольно далеко от берега, и призвал к себе командиров всех рангов и благородных воителей. Мы, простые солдаты, кто присев на корточки, а кто и растянувшись на сырой земле, ждали. А на полевых кухнях тем временем уже вовсю хлопотали над улейном, особенно сытным, ибо все знали, что утром у нас не будет времени поесть даже атоли. Оружейники распаковывали и раскладывали оружие, которое предстояло раздать на следующий день. Барабанщики подтягивали отсыревшую кожу, жрецы и лекари готовили свои снадобья, инструменты для операций, благовония и книги заклинаний, чтобы завтра ухаживать за ранеными или от имени Пожирательницы Скверны выслушивать признания
Пожиратель Крови вернулся с совещания командиров, когда мы уже получили еду и шоколад, и с ходу объявил:
– Сразу, как только поужинаем, наденем доспехи и вооружимся. Потом, с наступлением темноты, выйдем на намеченные позиции: спать будем прямо там, на месте. Подъем завтра предстоит ранний.
Пока мы ели, он рассказывал нам о плане Несауальпилли. На рассвете одна треть армии в боевом порядке, с барабанами и трубами, устремится прямо в реку, словно не подозревая об опасности. Когда противник начнет осыпать наших воинов стрелами, они собьются с шага и станут метаться по руслу, создавая впечатление неразберихи. Обстрел усилится, и колонна, как будто наступление захлебнулось, обратится в бегство. Пусть противник думает, что наша армия превратилась в беспорядочную, охваченную паникой толпу. Несауальпилли полагал, что иллюзия легкой победы выманит тлашкалтеков с их надежной безопасной позиции и побудит броситься за нами в погоню, чтобы «завершить разгром». Врагам и в голову не придет, что это «бегство» – всего лишь военная хитрость. Тем временем остальные наши воины укроются за камнями, в зарослях кустарника или за деревьями вдоль реки. Ни один из них не должен не только вступать в бой, но и высовываться из укрытия, пока «отступающие» не заманят всю армию Тлашкалы на наш берег. Враги, преследуя отступающих, окажутся между нашими затаившимися в засаде отрядами, и тогда Несауальпилли, наблюдающий за происходящим с возвышенности, даст знак барабанщикам и прозвучит сигнал к атаке. Отряды выскочат из засады, и на флангах ничего не подозревающего противника сомкнутся могучие клещи нашей армии.
– А куда именно нас поставят? – поинтересовался один седовласый боец.
– Почти на таком же безопасном удалении от неприятеля, как поваров со жрецами, – недовольно буркнул Пожиратель Крови.
– Что? – воскликнул пожилой ветеран. – Мы топали в такую даль по жуткой грязище, а теперь даже не услышим лязг обсидиана?
Наш куачик пожал плечами.
– Ну, вы же и сами знаете, сколь постыдно мало участие Мешико в этом походе. Вряд ли стоит винить Несауальпилли за то, что он, сам сражаясь на войне, затеянной Ауицотлем, отказывает нам в праве схватиться с неприятелем. Благородный Ксокок просил позволить мешикатль хотя бы идти в первых рядах тех, кто будет форсировать реку. Мы могли бы послужить наживкой для тлашкалтеков и, скорее всего, погибнуть, но Несауальпилли отказал нам даже в такой возможности стяжать славу.
Лично я был рад это слышать, ибо к посмертной славе вовсе не стремился, но другой солдат недовольно пробурчал:
– И что же, мы так и будем просто сидеть здесь, как последние трусы, и ждать, когда нам позволят сопровождать одержавших победу аколхуа и их пленников в Теночтитлан?
– Ну, не так уж все и плохо, – сказал Пожиратель Крови. – Может быть, кое-что удастся сделать и нам. Например, захватить одного-двух пленников. Некоторые из угодивших в западню тлашкалтеков могут прорваться мимо смыкающихся стен воинов аколхуа. Отряды мешикатль и текпанеков рассредоточатся с обеих сторон, с севера и с юга, словно сеть, предназначенная для отлова всех, кто вырвется из засады.
– Повезет, если мы поймаем в такую сеть хотя бы зайца, – проворчал седовласый ветеран. Он поднялся и, обращаясь ко всем нам, сказал: – Вот что, йаокуицкуи, вы будете сражаться впервые, поэтому я дам вам один совет. Перед тем как надеть доспехи, сходите в кусты и как следует облегчитесь. Когда грянут барабаны, у вас такой возможности уже не будет.
И, видимо, подавая пример, он удалился. Я последовал за ним и, присев на корточки, услышал неподалеку бормотание:
– Чуть не забыл об этой штуковине...
Оглянувшись, я увидел, как старый воин извлек из мешочка маленький, завернутый в бумагу предмет.
– Один гордый новоиспеченный папаша вручил мне это, чтобы зарыть на поле боя, – пояснил он. – Пуповина его новорожденного сына и маленький воинский щит.
Ветеран бросил пакет на землю, втоптал в грязь и, присев, полил реликвию мочой и навалил сверху горку экскрементов.
«Ну и ну, – подумал я, – вот так тонали для маленького мальчика. Интересно, может, и моими пуповиной и щитом распорядились подобным образом?»