Ада, или Эротиада
Шрифт:
В «Аде» Набоков чудесным образом осуществил свое давнее желание, создав уникальную языковую и пространственно-временную мозаику. По воле автора Америка и Россия сплавляются здесь в фантастическую страну Амероссию, пролив Ла-Манш (английское название — English Channel) преображается в «только что проложенный Канал», Аю-Даг переименовывается в Алтын-Таг, канадский город Уайтхорс — в Белоконск и т. д. В набоковском Зазеркалье причудливо смещены, вывихнуты привычные пространственно-временные координаты; факты реальной истории прихотливо перетасовываются и налагаются друг на друга. Так, военная экспедиция в Крым против хазарских повстанцев, во время которой гибнет соперник Вана, юный граф Перси де Прэ, одновременно напоминает о далекой Крымской войне 1853–1856 гг. и о вьетнамской авантюре США, а «катастрофа-Эль», после которой антитерровская Россия отделилась от всего остального мира и превратилась в Татарию — варварскую империю, расползшуюся от Курляндии до Курил, — недвусмысленно намекает
Эстотия, родина набоковских героев, сочетает в себе атрибуты индустриальной американизированной цивилизации XX века — небоскребы, автомобили, самолеты, кинематограф, психоанализ — с реалиями дореволюционной России. Последние особенно значимы в первой части романа, почти целиком посвященной любовной идиллии Вана и Ады в их родовом поместье Ардис-Холл. Неторопливый, размеренный быт роскошной усадьбы, обслуживаемой многочисленной челядью, чинные семейные обеды — с водочкой, салфеточной икрой и рябчиками, шумные и веселые пикники на буколических лужайках, неизбежные темные аллеи родового парка — свидетели жарких поцелуев, пылких объятий и куда более изощренных ласк, которыми одаривают друг друга набоковские герои, — весь этот дачно-усадебный рай вновь воскрешает неправдоподобно-идеальную, сказочную Россию набоковского детства, воспетую писателем в «Машеньке» и «Других берегах».
Воссоздание прошлого, извлекаемого из туманного небытия фантазией художника, обретение цельности бытия в творчестве — именно эти темы одухотворяют лучшие страницы «Ады», которая местами воспринимается как вдохновенная лирическая поэма, поэтическая утопия о бесконечном блаженстве идеальной любви.
В то же время (чего уж тут греха таить) «оптимистическая вариация „Лолиты“» (так называл «Аду» сам автор) представляет собой крепкий орешек. Пышно разукрашенный россыпью двух- и трехъязычных каламбуров (зачастую непереводимых, типа мадемуазель Кондор — con d'or), расцвеченный красочной лингвистической пиротехникой, перенасыщенный литературными шарадами и диковинными анаграммами, в которых зашифрованы имена известных и малоизвестных литераторов (чаще всего это литературные антагонисты Набокова, представители ненавистной ему «литературы Больших идей»), набоковский текст предполагает не жадное заглатывание, а усидчивое и неторопливое чтение и перечитывание. «Сложное, восхитительное и никчемное» искусство изящных розыгрышей, коварных мистификаций и обманчивых словесных миражей, которое так любил Набоков, доведено в романе до «дьявольской тонкости», что превращает процесс его чтения в азартное и захватывающее предприятие, сравнимое разве что с блужданием по умопомрачительному лабиринту, полному хитрых ловушек и западней, — в горячечных поисках несметных сокровищ, с лихвой вознаграждающих нашедшего их смельчака за перенесенные испытания.
Поспешу успокоить склонных к панике читателей: все-таки «Ада» — это не рассудочный ребус в духе Джеймса Джойса и не литературная викторина для докторов филологических наук; это в первую очередь (простите мне пафосное выражение) образец высокого искусства, в котором увлекательность пикантно-эротической фабулы парадоксально сочетается с приемами интеллектуальной прозы, ирония и желчь снобистской критики в адрес литературных врагов Набокова — с трепетным лиризмом, воспевающим земную красоту и счастье взаимной любви, литературная рефлексия и интертекстуальные забавы — с красочной живописностью, удивительной пластичностью описаний, блеском неожиданных метафор и сравнений — характерными достоинствами изысканного набоковского стиля.
Несмотря на все свои постмодернистские аксессуары, «Ада» представляется мне ярчайшим манифестом абсолютной творческой свободы писателя, словно вопреки угрюмым пророчествам постструктуралистских шаманов о конце литературы, «размывании категории качества», «нейтрализации коммуникации» и «смерти автора» создавшего уникальную художественную вселенную, свою оригинальную мифологию. Виртуозно жонглируя речевыми кодами и стилями, иронично обыгрывая традиционные фабульные схемы и повествовательные стратегии (вплоть до модернистской «техники потока сознания»), Набоков лишний раз доказал: истинный писатель — это «совершеннейший диктатор» в «приватном мире» литературного произведения, это всемогущий демиург, умело подчиняющий себе безликую стихию «письма», творящий «из ничего» — из обмусоленных штампов и клише — дивные миры, горящие «звездной славой и первозданною красой».
Любимый набоковский писатель Пьер Делаланд сказал как-то о романе, теперь совершенно забытом: «В нем есть все для всех. Он вызывает у ребенка смех, у женщины — трепет. Светскому человеку он дарует целительное головокружение, а тем, кто не грезил, внушит грезы». Подобно этому роману, «Ада», я надеюсь, удовлетворит все категории читателей. В этой книге есть все для всех. Она обрадует элитарного читателя, влюбленного в головокружительные интертекстуальные лабиринты. У легкомысленных же постмодернистских критаиков и уцелевших доктринеров-постструктуралистов, ретивых клевретов
Несколько слов о структуре файла
В бумажной версии книги, кроме примечаний внизу страницы (в основном переводы иностранных слов), имеются два комментария (авторский и Николая Мельникова) приведенных в конце книги. В fb2 файле ссылки на примечания и комментарии выглядят так:
[N] — постраничные примечания с переводами иностранных слов
Вивиан Даркблоом — авторский комментарий к роману (фактически является частью произведения и должен быть прочитан вместе с текстом) (прим. В.Д.)
{1} — комментарий Николая Мельникова (коммент. Н.М.)
АДА ИЛИ ЭРОТИАДА
(семейная хроника)
Посвящается Вере
Все названные поименно персонажи этой книги, за исключением мистера и миссис Оранджер, а также нескольких случайных фигур, до настоящего времени не дожили.
Часть первая
1
«Все счастливые семьи счастливы в общем-то по-разному; все несчастливые в общем-то похожи друг на друга» , — утверждает один великий русский писатель, начиная свой знаменитый роман («Anna Arkadievitch Karenina», как это выглядит по-английски в исполнении Р.Дж. Стоунлоуэра, Mount Tabor Ltd., 1880). Данное высказывание если и имеет, то весьма незначительное отношение к истории, которую нам предстоит рассказать, к той семейной хронике, первая часть которой, возможно, напомнит еще одно произведение Толстого: «Детство и отрочество» («Childhood and Fatherland» {2} , Pontius Press, 1858).
1
«Все счастливые семьи» и т. д.: высмеяны дурные переводы русской классики на английский. В начальной фразе романа Толстого перевернут смысл, а отчество Анны Аркадьевны обрело нелепое мужское окончание, при том что несуразным женским завершается фамилия. «Mount Tabor» и «Pontius» — намек на «преобразования» (термин как будто принадлежит г-ну Дж. Стайнеру) и видоизменения, которым подвергаются великие произведения стараниями переводчиков невежественных, но с претензией.{187} (прим. В.Д.)
Бабка Вана по материнской линии — Дарья («Долли») Дурманова, была дочерью князя Петра Земского, губернатора Бра д'Оры, американской провинции на северо-востоке нашей огромной и многокрасочной страны, который в 1824 году женился на великосветской ирландке Мэри О'Рейли. Долли, произведенное на свет в Бра их единственное дитя, в 1840 году, когда ей минуло пятнадцать (возраст нежный и полный своенравия), отправилась замуж за генерала Ивана Дурманова, коменданта Юконской крепости и мирного сельского жителя, имевшего земли в Северн-Ториз ( Съверныя Территорiи ), причудливо вкрапленные в протекторат, и поныне нежно именуемый «Русская» Эстотия, который мозаикобластически и органически сливается с «Русской» Канадией, иначе «Французской» Эстотией, где не только французские, но также македонские и баварские поселенцы с удовольствием прижились в здешнем покойном климате и под нашим звездно-полосатым флагом.
2
Съеверныя Территорiи — здесь и далее используется старая русская орфография. (прим. В.Д.)