Адам и Эвелин
Шрифт:
— Ты ж ее знаешь, Дездемона.
— Кто?
— Да Андреа Альбрехт, из поликлиники, гинеколог.
— Это у которой алжирец?
— Нет у нее никакого алжирца. Вы как-то раз даже руки друг другу пожимали. Это вот, — Адам показал на одну из фотографий на веревке, — это я в июне для нее сшил.
— Слушай… — Эвелин подошла к фотографии вплотную, — она что, в моих туфлях, это же мои туфли?!
— Что?
— Это мои, смотри, мысок, царапина, ты что, с ума сошел?!
— Они все об обуви понятия
— Я не хочу, чтоб твои бабы надевали мои туфли. И я не хочу, чтобы ты их фотографировал в саду, и уж никак не в гостиной!
— Наверху было слишком жарко.
— Я не хочу! — Теперь Эвелин принялась внимательнее рассматривать и другие фотографии. — Выезжаем послезавтра?
— Как только наши сани будут готовы.
— Я уже три недели это слышу.
— Я звонил. Что тут поделаешь?
— В итоге мы вообще не поедем, спорим.
— Проиграешь, — Адам принялся вынимать из воды одну фотографию за другой и развешивать их, — точно проиграешь.
— Больше мы никогда визу не получим. Нам и сейчас бы ее не выдали. Габриэльша сказала, теперь, кому меньше пятидесяти, не дают.
— Габриэльша, Габриэльша. Любит она языком молоть, делать ей нечего.
— Какое красивое. Оно красное?
— Голубое, шелковое.
— Почему ты не делаешь цветных фотографий?
— Шелк ей привезли, шелк, а вот это… — Адам приподнял фотографию, на которой была изображена молодая женщина в короткой юбке и широкой блузке. — Это жутко дорогой материал, даже на Западе, но на коже он вообще не ощущается, такой легкий.
Адам скомкал и выбросил в мусорную корзину мокрую фотографию.
— Что ты делаешь?
— Эта не вышла.
— Почему?
— Слишком темная.
Эвелин потянулась к корзине.
— Фон весь в черных пятнах, — сказал Адам.
— Это Лили?
— Угадала!
Эвелин бросила фотографию обратно и вышла в предбанник, к полке с консервированными фруктами.
— Тут еще полно. Ты будешь груши или яблоки?
— А айва там еще есть? Дверь закрой!
Адам выключил свет и подождал, пока дверь не захлопнется.
— Восемьдесят пятого года, если это пятерка, — прокричала Эвелин.
— Да не важно.
Он выбрал новый негатив, навел резкость, вынул из пачки пол-листа, положил бумагу в рамку увеличителя и нажал на кнопку таймера. Начал напевать в тон его тарахтению.
— Будешь?
— Я потом.
— Пойдешь сегодня в музей?
— Опять начались экскурсии?
— Да, и я опять все пропускаю.
— Я тоже не могу, у меня еще одна примерка, — сказал Адам.
Какое-то время было тихо. Он положил лист бумаги в проявитель, прижал его ко дну. В предбаннике щелкнул выключатель.
— Эви?
Вновь послышалось дребезжание пустых бутылок.
— Эви! — крикнул он и уже хотел было пойти вслед за ней, но в ту же секунду склонился ниже над ванночкой, будто желая удостовериться, что улыбающаяся женщина с широко расставленными руками, которая только что возникла на бумаге, действительно на него смотрит.
2
ЛИЛИ
Несколько часов спустя, в тот же субботний день девятнадцатого августа 1989 года, Адам, с полдюжиной булавок во рту, с сантиметром на шее, стоял на коленях у ног женщины лет сорока пяти. Она сняла блузку и обмахивалась журналом «Магацин». На перестроенном чердаке стояла жара, несмотря на то что были открыты все слуховые окна и чердачный люк. Швейная машинка была уже зачехлена, стол, на котором он кроил, прибран; ножницы лежали по размеру, а рядом с ними — катушки с нитками и ленты, треугольники, линейки, выкройки, портновский мел, портсигар с лезвиями для бритья и коробочка с пуговицами, к которой прислонилась фотография. Даже поднос с двумя полупустыми стаканами чая и сахарницей стоял параллельно краю стола. Под столом стопками лежали отрезы тканей. Из колонок проигрывателя доносилась музыка, сдобренная шипением из-за царапин на пластинке.
— Это Вивальди? — спросила Лили.
— Гайдн, — процедил Адам сквозь губы, — не втягивай!
— Что?
— Не втягивай! — Адам заново подколол корсаж юбки.
— Не понимаю, почему ты не берешь Даниэлу. Она красива, она молода, и она заплатит, сколько ты скажешь. Ей просто хочется какую-нибудь модную тряпку. К тому же у ее отца автосервис — для «шкоды», правда, — но если вдруг что, они помогут. И это не срочно. Даниэла готова встать в очередь.
Она бросила журнал на стол.
— Вы, кстати, когда едете? Ты новую «Ладу» получил уже?
Адам покачал головой. Лили глянула в зеркало на свое левое предплечье, чуть приподнятое, а затем поправила прическу. Адам провел пальцем по корсажу юбки.
— Не ворчи, — сказала она. — Я не втягиваю живот, я же не начинающая!
Их взгляды встретились в зеркале.
— Я думаю, нужно короче, — сказала Лили.
Адам подогнул подол, посмотрел в зеркало и покачал головой.
— Нет? Но так вообще ног не видно, — сказала Лили.
Подкалывая длину, он улыбнулся, что придало его лицу неожиданно грустное выражение.
— Что?! — воскликнула она. — Слушай, петли на поясе могли бы быть и пошире.
Адам положил руки Лили на бедра, повернул ее к себе и вынул булавки изо рта.
— Тут будет шлиц, понимаешь, шлиц! Они должны засматриваться, шеи себе сворачивать. И постарайся достать узкий поясок, что-нибудь элегантное. Будут тебе твои двадцать сантиметров, примерно двадцать, начиная отсюда.