Адам и Отка
Шрифт:
— В этом городе никто ничего толком не знает, — говорит Отка, и Адам соглашается с ней.
Дети направляются обратно домой, то есть туда, где живут дядя с тётей, и всю дорогу мечтают, чтоб те уже оказались дома. И чем ближе они к цели, тем сильнее их надежда.
3
Снова они звонят в дверь, но по-прежнему никто
Около детей останавливается пожилой мужчина и тихонько наблюдает за ними. Он смотрит, как они по очереди нажимают на звонок, видит, что дети всё больше и больше расстраиваются. Если б Адам с Откой оглянулись, они увидели бы глаза этого человека, смотрящие сразу в обе стороны, и подбородок, побритый только наполовину. И очень большой нос, куда больше, чем у других людей. В общем, грустное старое лицо и любопытные глаза, где чуть начинают светиться искорки радости. Пиджак на нём самый обычный, брюки замазанные, из сандалей весело выглядывают кончики пальцев.
— Пани Сукова придёт только в шесть часов, — говорит наконец мужчина.
Тогда дети оглядываются и видят всё, что могли видеть ещё минуту назад. В их глазах любопытство и нетерпение. Наконец-то они напали на человека, который что-нибудь может им сказать.
— Чего вам стоять на улице, пойдёмте ко мне.
— Пойдёмте, — тихонько соглашается Отка.
— Хорошо! — громко говорит Адам.
Они входят в соседнюю с Суковыми квартиру. Хозяйки здесь нет, и детей нет, и родственников никаких. На стенах ни одной картины, не видно ни одежды, ни занавесок. Всюду только одни часы, большей частью с маятником. Но есть и без маятника. С кукушкой. Правда, есть и без кукушки. Часы бьют, некоторые тихо, почти неслышно, другие громко. У одних циферблат разрисованный, у других совершенно белый. Одни будто бегут куда-то, а другие, наоборот, идут размеренно, не спеша. Одни будто говорят, что временем надо дорожить, а другие просто тикают, будто время в нашей жизни ничего не значит.
— Я — часовщик Венцл, — представляется мужчина.
— А я — Отка.
— Я — Адам.
— Видите, вас двое, — улыбается пан Венцл, — а я один. Один пью, один ем, один смеюсь. А это, знаете ли, не очень хорошо.
— А у нас с Адамом один и тот же отец и одна и та же мать, — объясняет с удовольствием Отка, — и ещё один и тот же дядя и одна и та же тётя.
— Это Суковы, только их сейчас нет дома, — дополняет Адам.
— А чем занимается ваш отец?
— Он — мастер пахоты, — говорит Адам.
— Мастер Чехословакии, — дополняет Отка.
— Пахоты? Какой пахоты? — не понимает пан Венцл.
— Пан Венцл, вы что, газет не читаете? — удивляется Адам.
— Только иногда, — признаётся часовщик. — Рядом с домом мне поставили будочку, и я всё чиню и чиню часы. Знаете, жизнь в городе больше зависит от точного времени, чем в деревне.
— Да, пожалуй, — говорит Отка.
— Наш отец выиграл соревнование в пахоте двойным плугом. Соревнование, которое было в Храштянах, — продолжает Адам, — а теперь он на соревновании в Югославии.
— А-а-а! — восклицает пан Венцл. И свой плуг он взял с собой?
— Да, — кивает Адам, — и трактор тоже.
— И нашу маму, — добавляет Отка.
— А вы думаете, он там тоже выиграет?
— Наверняка, — говорит Отка.
Часовщик Венцл роется в сумке, достаёт бутылку и ставит перед Адамом и Откой по стакану молока, а потом кладёт ещё перед ними и по булке. Отке вдруг очень хочется есть, а Адам совсем умирает от голода. Он уже заранее знает, что молока с булкой ему мало. Вот сейчас он всё это съест, а голод всё-таки останется, так и будет бурчать в желудке.
Старый часовщик показывает детям часы. У него длинные чувствительные пальцы, которыми он касается часов, влезая внутрь, но делает это так осторожно, что часы от удовольствия только мурлыкают и поспешно бьют, проявляя дружелюбие по отношению к своему хозяину. Адам вдруг замечает надпись: «Не трогайте маятники!» — и спрашивает:
— А кто трогает маятник?
— Да бывали такие, только это было давно, — улыбается часовщик. — Кто сейчас станет трогать маятник? Все люди уже знают, что трогать маятник нельзя.
— А мне как раз очень хочется его потрогать, — пищит Отка.
— Вот что значит ознакомиться с запретом, — смеётся часовщик. — Ну ладно, потрогай вот этот разрисованный маятник.
Но Отке до маятника не дотянуться. И потом, где-то совсем рядом хлопают двери, слышатся шаги.
— Пани Сукова пришла домой, — говорит часовщик.
4
— Дети, дети! — кричит тётя Яна и подбрасывает одного за другим вверх к потолку.
Сначала Отку, потом Адама.
— Нет, тебя не удержишь, — говорит она Адаму и быстро опускает его на пол… — Сколько у вас было в этом году цыплят?
— Семнадцать, — говорит Отка, — но два цыплёночка заблудились где-то в лесу.
— А как ваши кролики?
— Скоро всё сожрут, — жалуется Адам.
— А утки?
— На уток хорёк набросился.
— Боже мой! — запричитала тётя. — Да вы, наверное, забыли поставить капканы. Ну, а как маленький Яхимек?
— Возьмёшь его на руки, так не орёт, — говорит Отка, — а отойдёшь от него, орёт во всё горло.
— Значит, Яхимку вашего нелюдимым не назовёшь, — смеётся тётя.
Её широкое добродушное лицо сияет, будто внутри зажглись электрические лампочки. Она родилась в Выкане и до сих пор очень любит свою деревню. Так и осталась деревенской женщиной, хотя не только живёт в городе, но и ежедневно целый день проводит в пражском трамвае. У неё очень приветливая и располагающая к доверию внешность. Да и сама она доверчива, сразу же рассказывает детям свою тайну, радующую её последние дни.
<