Адам и Отка
Шрифт:
— Ну, вот мы уже всё и прибрали, — смеётся Отка.
— И теперь тётя может приехать вместе с Владей.
— Но мы ведь ещё не наигрались, — жалуется Отка. — Придумай что-нибудь.
Адам думает, думает, затем берёт ключ, который нашёл вчера, и говорит:
— Пани, я продаю ключ.
— Сколько стоит?
— Сто семнадцать крон.
— Слишком много, я до ста семнадцати, может, и недосчитаю.
— Ну, тогда семнадцать крон.
— Ну что же это за ключ, который стоит семнадцать крон?!
— Он открывает все замки в дверях, в воротах, замки висячие и патентованные, стальные и никелированные.
— Простите,
— Как то есть не читаю, когда я читаю?
— А там было написано, что с сегодняшнего дня все замки должны быть открыты. Ключей больше вообще не потребуется.
— Отка, я сейчас тебя стукну, — говорит весело Адам и нечаянно смотрит в окно.
Улыбка с его лица немедленно исчезает, потому что у табачной лавки, где продаются также и газеты, он видит сцену, которая сильно его волнует. Приземистая женщина даёт там подзатыльник черноволосому мальчику. А потом ещё один подзатыльник. Наконец она бросает ему пачку газет. Мальчик поднимает их и бежит по тротуару. Вот он уже затерялся в толпе.
Ничего в этом нет особенного. Мать приучает к порядку своего сына. Но только ведь это не просто какой-то там мальчик, а его смертный враг — Шара.
— Куда ты уставился? — спрашивает Отка и тоже подходит к окну.
— Никуда, — отвечает Адам вдруг обрадованно. Наконец-то он хоть что-то знает о Шаре. Это — мальчишка, как любой другой, и, значит, дома ему тоже достаётся.
— Адам, я тебя стукну, — заявляет Отка, и по её сверкающим глазам видно, что она так и собирается сделать.
36
Тереза вызывает Отку в коридор и громким шёпотом рассказывает ей, что было вчера в кино. Она беспокойно оглядывается, до сих пор негодуя и сердясь. Да ничего хорошего не было! Лучше бы уж он не встретился на её жизненном пути! И зачем только она влюбилась? Что, собственно, случилось? Да этот её герой в кино слишком громко смеялся, когда никто вообще не смеялся. Люди оглядывались на него, и Тереза прекрасно понимает, что они думали. Как можно смеяться, когда на экране не происходит ничего смешного? Ну разве можно ей с таким встречаться? Нет, нельзя. Даже если бы он был писаным красавцем, и разве можно за такого выйти замуж? Нет, и думать об этом не стоит.
— Барышня Тереза…
Тереза вопросительно смотрит на Отку. Серебряные волосы её слегка поблёскивают.
— А вы не могли заткнуть уши?
— Сначала я делала вид, что этого смеха я не слышу. Но потом чем дальше, тем больше я его слышала.
— А забыть нельзя?
— Всю ночь я хотела забыть об этом смехе, специально даже не спала, но ничего не получилось. Так ничего и не получилось. Всё время я слышала его смех.
— Тогда, наверно, ничего не поделаешь, — уступает Отка.
— Ничего не поделаешь. До сих пор я думала, что у меня у самой не хватает образования. Но по сравнению с ним я очень даже образованная. Отка, ты слушаешь меня?
— Слушаю.
— Ну что ж мне теперь делать? — говорит барышня Тереза несчастным голосом.
Она смотрит на Отку и вдруг видит перед собой маленькую девчушку, которая ещё как следует и расти не начала. Видит детское личико, ещё совсем беззаботное. Тереза вдруг опомнилась: и кому это она всё говорит? Кому жалуется? Тон её меняется:
— Вот это анекдот, не правда ли? Мальчик смеётся, а сам не знает над чем.
— А я тоже очень люблю смеяться, — признаётся Отка.
— Ну давай посмеёмся вместе, — говорит Тереза и смеётся так, что их слышно на четвёртом этаже. И Отка смеётся вместе с ней, смеётся звонким прерывистым смехом, будто сыплются монеты.
37
Почтальон подаёт Отке голубоватый конверт с разноцветной красно-сине-белой каймой. Чудесный конверт! И кроме того, это письмо спешное, доставленное авиапочтой из самой Югославии.
— Это от наших, — ликует Отка, когда почтальон объясняет ей, сколь редкое письмо он вручает ей.
Только вот конверт надписан на имя пана Владимира Сука, так что Отке с Адамом придётся сдержать своё любопытство, пока пан Сук не вернётся с Моравы. К счастью, ждать недолго, вот-вот они уже должны приехать. Но Отке просто письма мало, ей хочется чего-то ещё. Она любит письма вручать. Отка спрашивает почтальона, а нет ли какого письма для барышни Терезы. Оказывается, нет. Но у почтальона имеется какое-то официальное уведомление для пана Венцла. Отка довольна и этим. Но уведомлением завладевает Адам и сразу же отправляется в мастерскую к пану Венцлу. Адаму такое поручение очень кстати, потому что ему надо срочно поговорить с паном Венцлом.
Пан Венцл, едва взглянув на уведомление, кладёт его на край своего стола под металлическую гирьку. Там таких писем много. Настольная лампа бросает резкий свет на детали разобранного будильника, который пан Венцл сейчас ремонтирует. Вокруг лежат мелкие инструменты, сейчас пан Венцл возьмёт их в руки и начнёт ремонт.
Адам снова спрашивает пана Венцла о Шаре. И тот подтверждает предположение Адама. Да, мать у Шары вдова, она работает в табачном киоске, где продаются и газеты, в двух шагах от мастерской пана Венцла, старается держать мальчика в ежовых рукавицах, но удержать не может. Мальчик очень упрямый и делает что хочет. Пан Венцл уже натерпелся от него. Как? Да вот однажды Шара принёс в мастерскую чинить часы, которые нашёл где-то на свалке, но при этом всё хотел украсть у него табличку: «Не трогайте маятники». Подумать только, ну зачем ему понадобилась такая табличка! Адам улыбается во весь рот, он очень обрадован этим рассказом. Шаг за шагом он открывает загадки Шары. Сначала ему казалось, что этот мальчишка даже не мальчишка, а какой-то злой дух, связанный с подземельем. Потом он понял, что всё гораздо проще. Шара ест, пьёт и спит, как любой другой мальчишка. И как и все, ходит в школу, учит уроки, разносит газеты, моет посуду. И его мать, когда ей захочется, может побить его. Короче говоря, это обыкновенный мальчишка, хотя, может быть, он и отличается от других упорством, упрямством, изобретательностью, силой и ловкостью. Это Адам признаёт, в этом он сам убедился.
— Пан Венцл, — говорит Адам и смотрит на старого мастера с просьбой в глаза.
— Тебе чего?
— А вы не могли бы подарить мне эту вывеску?
— Бери, она мне уже давно не нужна.
— Но Шаре-то вы её не отдали.
— Потому что он хотел её взять сам, а тебе могу и отдать.
— Спасибо вам.
— Я даже не спрашиваю, что ты с ней будешь делать, потому что делать с ней, на мой взгляд, нечего.
— Ну, это я уж придумаю.
— Ну хорошо, придумывай, — кивает головой старый часовщик.