Адаптация
Шрифт:
– Одна волна, и нет мира. Патрули, армия... какая армия? Всех, небось, сожрали. А я жива! Жива, слышишь?
Волчица завалилась на бок и лапу задрала, показывая узкий киль грудины.
– И живой останусь, потому что... потому что так будет!
– Евин крик заставил волков шарахнуться. Но вожак рыкнул, и стая вернулась на место.
Странные они. Больные? И пускай. Главное, что не трогают. Люди людей вот трогают
– Мы радовались. Никто вслух не говорил, но господи ж ты боже мой, в глазах все видно! Вот придет к тебе кто-то с постной рожей, начнет языком чесать, маму-папу вспоминать, друзей, оставшихся там... а ты в глаза ему глянешь, - Ева заглянула в желтые глаза вожака.
– И видишь: рад он. До усрачки рад, что в лотерею выиграл.
Волчица подобралась еще ближе и положила голову на Евино колено. Ева осторожно коснулась уха. Жесткое, сквозь редкий волос проглядывает покрытая мелкой чешуей кожа. На загривке чешуя становилась плотнее и тверже.
– Он соврал, будто меня взяли за... за прошлые заслуги. На самом деле бессмертные - те еще сучьи дети, плевать им на прошлое. Им бы игра интересной была. Поэтому на другом конце стола - генератор случайных чисел. И никаких тебе психологических тестов, коэффициентов полезности или знакомств. Либо везет, либо нет. Мне вот повезло.
Она вытерла щеки, хотя слез не было.
– Знаешь, наверное, я все-таки брежу. Вы должны меня убить.
Вожак оскалился, но оскал перешел в зевок, позволивший оценить четыре пары клыков и раздвоенный язык зверя. И Ева с тоской вспомнила о лаборатории. Взять бы у них кровь на анализ.
Перед самым рассветом зарядил дождь. Разбухшие тучи прикрывали воспаленную красноту неба, и мир не светлел, скорее выцветал, пока не выцвел до блекло-серого и влажного.
А на самой границе горизонта возникла ломаная линия стены.
Ева увидев ее застыла: неужели все это время поселок находился рядом? Она тут со страху умирала, а поселок находился рядом!
И волки, вскочив, окружили Еву плотным кольцом, вытянули морды. Холодные носы тыкались в ладонь, мускулистые тела вертелись, толкали, норовя опрокинуть, и только вожак по-прежнему держался в стороне. Вот он тихо тявкнул и потрусил к стене.
Стая потянулась следом. А пятнистая волчица подтолкнула Еву, поторапливая. В разноцветных глазах зверя ей
Главное, дойти. Близко ведь.
Совсем-совсем близко.
Стена, приближаясь, становилась выше. Гладкая ее поверхность слабо поблескивала дождем. Он собирался в широкие горла водосточных труб, чтобы по ним попасть во внутреннюю систему водоснабжения и, пройдя несколько циклов очистки, пополнить запасы.
Ева сама отлаживала систему фильтрации.
Правда, тогда дождь казался благом.
У самого поселка получилось стать на твердую тропу. Пластиковая жила, уже покрывшаяся мхом и проросшая редкой осокой, пружинила под ногами, поторапливая. И волки остановились.
Ева не сразу сообразила, что они остановились. А сообразив, удивилась: почему? И только потом поняла: уже отсюда были видны черные крапины огневых точек, опоясавших периметр.
И сердце заколотилось: если наблюдатели увидят Еву в такой компании, то примут за монстра и пристрелят.
Шутка продолжалась.
– Это... вы правильно, да, - она вытерла мокрое лицо и попыталась отжать волосы.
– Вы... вы идите. И ты иди, пятнистая. А я сама. Я уже близко, да. Со мной ничего не случится!
Голос хрипел, а горло начинало саднить. Придти и сразу в постель.
Нет, сначала объяснится, найти того шутника, который выкинул Еву из поселка, а потом в постель.
Но несмотря на все желание поскорей оказаться внутри периметра, Ева подходила к воротам медленно и с поднятыми руками. Не окликали.
Не стреляли.
И ворота были открыты. Из-за дождя она сразу не заметила. А заметив, остановилась. Это было невозможно! Как и все остальное, случившееся нынешней ночью.
– Эй... есть там кто?
Крик вышел слабым, а голосовые связки отчетливо и болезненно скребанули друг о друга. Они не связки - две веревки, в горле натянутые. А сама глотка - сухая тыква, в которой болтаются косточки звуков. Потряси и услышишь, как...
...эхом работающего генератора вибрирует почва.
...щелкают крылья ветряка, ненужного, но поставленного по чьей-то дурной прихоти.