Адель. Звезда и смерть Адели Гюс
Шрифт:
Ветер крепчал, волны начинали все сильнее качать заякоренную шаланду, которая скрипела, словно жалуясь на бесцеремонные шутки стихии. Но этот скрип сладкой музыкой отдавался в ушах беглеца: он возвещал ему, что все складывается благоприятно для бегства и попутный ветер быстро домчит шаланду за пределы досягаемости.
Однако эта качка просто укачивала; хотелось спать, особенно после всех волнений и тягот трудного пути. Приказав Пьеру Гаво — так назвал себя матрос, приведший Крюшо на судно — постучать, как только на судно прибудет хозяин, беглец улегся на койку и вскоре заснул глубоким сном.
Крюшо проснулся от топота и шума на палубе. В первый момент он вскочил с койки, испуганный до последней степени: ему представилось, что это пришли арестовать его. Но он сейчас же успокоился: шум и топот происходили от того, что шаланда снималась с якоря. Действительно, заскрипел кабестан, шаланду сильно качнуло несколько раз, и вдруг воцарилось полное спокойствие — якорь был поднят.
Затем весь корпус судна сильно вздрогнул два раза, что-то скрипнуло, шаланда плавно легла на один бок, и Крюшо заметил вдруг, что огонек прибрежного фонаря вдруг стал удаляться: это натянули паруса, и шаланда двинулась в путь.
С облегченным сердцем Крюшо лег опять, и только начал забываться, как в дверь с силой постучали.
— Кто там? — крикнул он сквозь сон.
— Пожалуйте! — ответил голос Гаво. — Хозяин желает познакомиться, да и насчет расчета поговорить!
Крюшо кряхтя встал с койки, поправил туалет и последовал за Гаво. Тот довел его до каких-то дверей и, лаконично объявив: «Тут», — впустил внутрь.
В каюте над маленьким письменным столом горела висячая масляная лампа, освещая какую-то согнутую фигуру, что-то старательно писавшую. Свет лампы ударял прямо в глаза Крюшо, и он не мог хорошенько разглядеть писавшего. А тот не обращал ни малейшего внимания на вошедшего. Крюшо кашлянул — ни малейшего эффекта, сделал несколько шагов вперед, умышленно стараясь ступать погромче, — тот же результат. Наконец он нетерпеливо сказал:
— Вы хотели поговорить насчет расчета, патрон!
Тогда писавший положил перо, повернул голову, и Крюшо увидал перед собой лисью мордочку Фушэ.
Словно пораженный громом, Крюшо окаменел, не будучи в состоянии проронить ни звука. В это время Фушэ сказал:
— Да, да, друг мой Крюшо, нам с тобой пора уже рассчитаться! Гм… Ты задумал бежать? И тебе не пришло в голову, что моя рука всюду достанет тебя?
Крюшо продолжал молчать. Язык отказывался повиноваться ему. В голове мутилось. Начинало казаться, что он просто сошел с ума и видит картины бредовой фантазии.
Фушэ встал, взял за рукав окаменевшего Крюшо, толкнул его на табуретку около стола, уселся сам и продолжал:
— Да, милый мой, нам нужно рассчитаться. Сначала ты сделал попытку отравить меня, а когда это не удалось, ты решил сбежать. Да как же ты решился на это, раз я вполне определенно сказал, что ты нужен мне в Париже? Друг мой, берегись! Два преступления подряд! Третьего я уже не прощу!
— Но… я… ты… как же… — бессвязно произнес Крюшо, к которому все еще не возвращался утерянный дар слова.
— Впрочем, — продолжал Фушэ, — уж не знаю, право, не махнуть ли мне на тебя рукой? К чему мне дожидаться третьего проступка, когда первые два достаточно наглядно показали, что на тебя нельзя положиться? Нет, лучше будет, пожалуй, по прибытии в Лион отправить тебя под конвоем в Париж и написать несколько слов лично Робеспьеру!
— Пощади! — глухо простонал Крюшо. — Ведь ты не знаешь, что заставило меня бежать! Мне не удалось арестовать Рибо, под личиной которого скрывался граф Арман Плэло. А между тем накануне неудавшегося ареста я случайно столкнулся с Робеспьером, который пригрозил мне гильотиной за интриги против него. Если бы я остался в Париже, мне не уйти бы от казни. И ведь всем этим я обязан только тебе!
— Допустим, что это несколько смягчает твою вину. Допустим даже, что я согласен простить тебя, забыть все прошлое, как если бы его не было совсем. Но обещаешь ли ты впредь слепо повиноваться мне?
— Но, гражданин, я и так… Только роковое стечение обстоятельств…
— Хорошо! В таком случае ты должен немедленно вернуться в Париж!
— Гражданин, да подумай сам, разве это…
— Что? Возражения? И это называется слепо повиноваться? Молчи и слушай! Ты немедленно возвратишься в Париж…
— Нет, гражданин Фушэ, добровольно я на гильотину не пойду! Тогда уж лучше прикажи связать меня и отправить в Париж под конвоем. Вдобавок ко всему прежнему, что могу я сказать, если меня спросят, где это я пропадал столько времени?
— Ты можешь сказать, что кинулся преследовать бежавшего графа Плэло и…
— И не настиг его? — Крюшо горько усмехнулся. — Хорошо оправдание!
— Нет, настиг и связанным доставил на суд народа! — произнес Фушэ, а, когда Крюшо с изумлением посмотрел на него, он усмехнулся и продолжал: — Дурашка! Я тысячу раз говорил тебе, что сам ничего даром не делаю, а потому не могу требовать, чтобы и мне служили даром! Какой мне смысл губить тебя, какая польза отправлять в Париж, если по логике вещей там тебя должны ожидать крупные неприятности? Наоборот, чем твое положение будет тверже, тем лучше и для меня, так как тогда ты сможешь с большим успехом способствовать моим планам. Ах, Крюшо, Крюшо! Я дал тебе столько доказательств своей ловкости, а ты все еще не доверяешь мне! Помни одно: если ты будешь слепо повиноваться мне, то я никогда не оставлю тебя в беде. Я сумею увести тебя из суда под самым носом у судей, я найду средство освободить тебя из-под самого ножа гильотины! Только — доверие, доверие и доверие! Моя голова устроена так, что я умею все предвидеть, умею учесть всякую мелочь! Разве я не знал, что ты при первой же возможности сбежишь? Доказательство налицо: ведь я даже сумел предугадать твой путь! Если бы я хотел, я мог бы помешать тебе сделать хоть шаг из Парижа, но я видел, что ты все еще не убежден в истинной величине моего могущества, что тебе надо дать наглядное представление о нем. Теперь ты видишь: ты в моей власти в тот самый момент, когда думал, что находишься в полной безопасности. Мало того, я даю тебе возможность вернуть все утраченное, вернуться в Париж с высоко поднятой головой, доставить туда важного арестанта. Неужели тебе мало этого, неужели ты все еще не постиг, что со мной ты — все, а без меня — ничто? Ну так как же: согласен ты слепо, беспрекословно повиноваться мне, готов ты теперь поверить, что со мной тебе ничто не грозит?
— Приказывай, гражданин! — несколько ободрившись, ответил Крюшо.
— Хорошо, слушай! Но сначала несколько слов: ты не должен никогда ни полусловом обмолвливаться, что я давал тебе какие-либо инструкции. Это важно для тебя потому, что только при этих условиях я буду в состоянии выручить тебя из затруднительного положения, которое не раз представится тебе в Париже. И помни всегда, что, как бы безысходно ни казалось тебе какое-нибудь положение, Фушэ всегда найдет выход! Теперь слушай!.. Мы спускаемся вниз по Сене и через час дойдем до Бельвиля. Там ты высадишься, а я отправлюсь дальше, так как мне надо до восхода солнца быть в Лионе. В Бельвиле в данный момент находится воинский отряд под командой лейтенанта Ризенера. Ты обратишься прямо к нему, предъявишь… — Фушэ достал из папки подписанный приказ, вписал в него имя Крюшо и продолжал, — предъявишь вот этот приказ и возьмешь шесть конных солдат, с которыми отправишься на рысях в Сен-Жермен. Там ты будешь ждать возвращения Гаво, который отправится вместе с тобой. Гаво сообщит тебе в точности, где именно должен состояться арест. Но помни, что при встрече с Плэло ты должен придать всему происшествию характер случайности. Это необходимо по моим соображениям… Да, вот еще что: по прибытии в Сен-Жермен не располагайся на отдых, а будь готов выступить в любой момент. По моим соображениям, ты захватишь Плэло около четырех часов дня между Сен-Жюстом-ан-Шевалэ и Нуаретаблем…
— Но я не понимаю, как можешь ты, гражданин… — начал Крюшо.
— Ты многого не понимаешь, это видно по всему, — оборвал его Фушэ. — Но именно потому тебе необходимо слепо повиноваться мне! А теперь ступай к себе, у меня еще много дела!
Крюшо ушел. Фушэ сел за работу. Он написал прокурору синдика Роана, чтобы путешественнику немедленно вручили задержанные бумаги, так как препятствий к тому более не встречается, а затем — письмо к графу Плэло, в котором извещал последнего, чтобы тот немедленно по получении документов пускался в путь, так как, по-видимому, на его след напали. При этом он добавил, что графу стоит только добраться до Риома, и тогда все опасности останутся за спиной.