Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии
Шрифт:
– Да, милорд. Вы, должно быть, помните мое имя?
– Эразмус, – ответил Хорнблоуэр.
– Именно, милорд. Оно не имеет уменьшительно-ласкательной формы. Можете Вы представить себе девушку, способную влюбиться в человека по имени Эразмус? Способна ли какая-нибудь женщина заставить себя нежно прошептать: «Раззи, милый!»?
– Удивительно было бы услышать такое, – согласился Хорнблоуэр.
– Боюсь, что мне очень долго придется ждать этого, – сказал Спендлов.
Невообразимо приятно было ехать вот так сквозь ямайскую ночь, в коляске, запряженной парой добрых коней, сидя между двумя замечательными молодыми людьми. Тем более приятно, не без чувства самодовольства признался он себе, что дела идут достаточно хорошо, чтобы позволить
Его встреча в доме у Хоу была воистину чем-то ошеломляющим. То и дело слышалось: «Милорд», «Ваша светлость». Хоу был крупным плантатором, пользовался отменным здоровьем и, испытывая немалое отвращение к английским зимам, не имел ничего общего с обычными вест-индскими «отсутствующими» землевладельцами. И все же, несмотря на крепкое здоровье, он был изрядно взволнован тем, что удостоился посещения человека, объединяющего в своем лице пэра, адмирала и главнокомандующего, человека, влияние которого может сделаться очень важным для него. Радушие, которое демонстрировал как он сам, так и миссис Хоу, было так велико, что отсвет его упал даже на Джерарда и Спендлова. Видимо, чета Хоу чувствовала, что если они хотят заслужить расположение главнокомандующего, неплохо будет также заручиться добрым отношением со стороны его флаг-лейтенанта и секретаря.
Люси Хоу была довольно милой девушкой лет семнадцати-восемнадцати, с которой Хорнблоуэру уже доводилось несколько раз встречаться. Хорнблоуэр сказал себе, что он не может испытывать интереса к девочке, вышедшей прямо со школьной скамьи, разве что не из яслей, пусть даже и хорошенькой. Он улыбнулся ей, и она потупила взор, снова взглянула на него, и опять отвела взгляд. Было любопытно, что она далеко не была так застенчива, встречая взгляды и принимая поклоны молодых людей, гораздо в большей степени заслуживающих ее внимания.
– Насколько я понимаю, Ваша светлость не танцует? – спросил Хоу.
– Крайне огорчительно напоминать о том, что я теряю, находясь в окружении столь прекрасных особ, – ответил Хорнблоуэр, адресовав еще одну улыбку миссис Хоу и Люси.
– В таком случае, может быть роббер-другой в вист, милорд? – предложил Хоу.
– Богиня удачи взамен музы музыки, – сказал Хорнблоуэр: говоря о музыке, он всегда старался делать вид, что она что-то значит для него, – попробую добиться благосклонности первой, раз уж не повезло со второй.
– Насколько я наслышан о Вашем мастерстве игры в вист, – сказал Хоу, – думаю, что Ваше светлости не придется прилагать больших усилий в ухаживании за богиней удачи.
Бал, по всей видимости, начался уже за некоторое время до прибытия Хорнблоуэра. Можно было заметить две группы молодых людей в большой зале, дюжину солидных дам, рассевшихся на стульях вдоль стены, оркестр в углу. Хорнблоуэр кивком отпустил своих молодых спутников и уселся за вист с Хоу и двумя ужасными пожилыми леди. Плотно прикрытые двери, по счастью, почти полностью преградили доступ звукам, производимым оркестром, пожилые леди играли сносно, и Хорнблоуэр провел довольно приятный час. Он окончился с приходом миссис Хоу.
– Настало время для полонеза, а потом мы идем ужинать, – объявила она. – Я очень прошу вас отложить карты и присоединиться к зрителям.
– Что скажет Ваша светлость? – вежливо осведомился Хоу.
– Желание миссис Хоу – закон для меня, – ответил Хорнблоуэр.
В зале для танцев, разумеется, стояла удушливая жара. Лица у всех были раскрасневшимися и лоснились от пота, но это не отразилось на энтузиазме, с которым формировалась двойная линия для полонеза, оркестр же тем временем издавал некие загадочные звуки, имеющие своей целью подбодрить молодежь. Спендлов вел Люси за руку, они бросали друг на друга счастливые взгляды. Хорнблоуэр, с высоты своих сорока шести лет смотрел на этих молодых юношей и девушек, едва достигших двадцати, с пониманием относясь к их молодости и пылу. Звуки, издаваемые оркестром, стали еще более резкими и назойливыми, но молодые люди, как кажется, находили в них нечто прекрасное. Они закружились по комнате, платья и фалды фраков развевались вокруг них, все смеялись и радовались. Двойной ряд танцоров превратился в круг, затем снова перестроился в линии, потом опять в круг, наконец, с завершающим, совершенно невыносимым тактом, изданным оркестром, дамы присели в книксене, а кавалеры склонились перед ними в поклоне – весьма приятное зрелище, особенно когда музыка закончилась. Прежде чем линии смешались, раздался взрыв аплодисментов и веселого смеха. Дамы, искоса поглядывая друг на друга, группками потянулись к выходу из зала: они намеревались поправить ущерб, нанесенный их нарядам в пылу танца.
Хорнблоуэр снова поймал взгляд Люси, и опять она сначала отвела глаза, а затем еще раз взглянула на него. Смущение? Пылкость? Имея дело с такими, как она, почти детьми, так трудно было определить точно. Однако, это были взгляды совсем иного рода, чем те, которыми она удостаивала Спендлова.
– До начала ужина осталось всего лишь десять минут, милорд, – сказал Хоу, – не окажет ли Ваша светлость любезность предложить руку миссис Хоу?
– Разумеется, с удовольствием, – ответил Хорнблоуэр.
Подошел Спендлов. Он утирал лицо платком.
– Я бы с удовольствием глотнул свежего воздуха, милорд, – произнес он. – Может быть …
– Идемте, – сказал Хорнблоуэр, не сожалея о представившемся предлоге избавиться от назойливого общества Хоу.
Они вышли в темный сад. Свет канделябров в бальной зале был столь ярким, что первое время им пришлось соблюдать осторожность при передвижениях.
– Надеюсь, Вам нравится здесь? – поинтересовался Хорнблоуэр.
– О, да, очень, спасибо, милорд!
– И Ваше ухаживание продвигается успешно?
– А вот в этом я не очень уверен, милорд.
– В любом случае, желаю Вам успеха.
– Благодарю Вас, милорд.
Глаза Хорнблоуэра постепенно привыкли к темноте. Подняв взор, он мог теперь различить звезды. Был виден Сириус, в очередной раз возобновивший свою погоню за Орионом на ночном небе. Воздух был теплым и неподвижным, так как ночной бриз стих.
А потом произошло это. Хорнблоуэр почувствовал какое-то движение позади себя, шорох листьев, однако, прежде чем он успел обратить на это внимание, чьи-то руки перехватили его запястья, другая рука зажала рот. Он стал сопротивляться. Острая, жгучая боль под правой лопаткой заставила его подпрыгнуть.
– Тихо, – произнес чей-то голос, приглушенный, низкий голос. – Не то …
Он снова почувствовал боль. Это было острие ножа, упертое ему в спину, и он перестал дергаться. Чьи-то невидимые руки стали тянуть его в сторону: рядом с ним находилось, по меньшей мере, три человека. Его нос доложил, что они источают запах пота, возможно, от волнения.
– Спендлов? – воскликнул он.
– Тихо! – снова произнес тот же голос.
Его потащили через обширную территорию сада. Краткий, резкий крик, раздавшийся позади него и тотчас подавленный, вероятно, принадлежал Спендлову. Хорнблоуэру нелегко было сохранять равновесие, кода его вынуждали стремительно идти вперед, однако руки, державшие его, помогали ему устоять на ногах, но, стоило остановиться, как он чувствовал, как прямо в спину ему упирается острие ножа, прокалывая одежду и причиняя резкую боль. В дальнем конце сада они вышли на узкую тропу, над которой клубилась темнота ночи. Хорнблоуэр уперся во что-то храпящее и двигающееся – мул, надо думать.