Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
Выщелкнув один патрон из запасного магазина бондовского пистолета, осмотрел его. Патроны оказались от «браунинга», семь шестьдесят пять. У меня таких в запасе не было, так что всего четырнадцать патронов в наличии. Ну я с ним воевать и не собираюсь, как и у летуна, оружие последнего шанса будет. Он ведь свободной рукой, выронив пистолет раненой, за ним потянулся, я уловил движение, правда, тогда не понял зачем. Сейчас разобрался.
Закончив с обыском, я отсел в сторону и стал перекладывать трофеи в котомке, достав планшет погибшего политрука. Зачем взял? Сам не понимаю. Переложив вещи и всю мелочовку из кармана летуна, даже шлемофон с него снял с очками и наручные часы, стал изучать планшет погибшего корреспондента. Кроме карты, откровенно плохонькой, без обозначений, нашел
Над дорогой стоял вой, натуральный такой. Погибших много, детей не один десяток, так что беда, вот как можно было охарактеризовать то, что было на дороге. То, что я задумал, решил сделать еще тогда, когда видел, что этот белобрысый немец лет двадцати пяти на вид, покинул свою подбитую машину. Оставлять этого нелюдя в живых, что с презрительной гримасой смотрел на выживших, не хочу и не оставлю. Я решил отдать его тем, кто выжил, тем, кто потерял родных или детей. Где-то читал о подобном. Не помню где, но это отличная идея, и я решил ее повторить. Нужный плагиат. Я бы даже сказал, необходимый.
Провел я немца так, чтобы тот не попался на глаза армейцам, иначе отберут и не допустят самосуда. Так что когда мы вышли на дорогу, тот не сопротивлялся, в охотку шел, придерживая раненую руку, я, осмотревшись, выстрелил из винтовки в воздух, привлекая к себе внимание. Рядом лежала перевернутая телега и убитая лошадь, вот на ее круп я и вскочил.
– Товарищи! – голос мой немного срывался, я волновался, эмоции так и переполняли. – Это один из тех немецких летчиков, что расстреливал вас недавно. Он был подбит и выпрыгнул. Я привел его на ваш суд, на народный суд…
Немец заподозрил неладное, когда вокруг него стал собираться, уплотняясь, народ, причем с таким выражением лиц, что в их намереньях может разобраться любой, даже немец. А я говорил и говорил. Сообщил, что знаю немного немецкий и пообщался со взятым немцем. Оказалось, что они выполняли приказ, специально бить беженцев, уничтожать их. Мол, им требуется освободить земли, чтобы заселить сюда свои семьи, вот они с удовольствием это и выполняли. Когда я это произнес, толпа как один колыхнулась к немцу, тот, визжа, пытался укрыться за телегой. Но не помогло, вытащили, сомкнулись над ним. Визг перерос в вой, который быстро захлебнулся, как-то нехорошо захлебнулся, как будто ему горло порвали. Все, кто был в стороне, пытался протиснуться, чтобы не то чтобы ударить, хотя бы зубами и ногтями дотянуться и впиться в ненавистное арийское тело. Армейцев тут хватало, слушали внимательно, но ни один не вмешался и не отбил немца, у некоторых на лицах было полное одобрение моим действиям.
Когда толпа отхлынула, я обнаружил лишь изрядное пятно крови и какие-то куски. Летуна буквально и натурально порвали на мелкие куски. Вздохнув, месть свершилась, хотя людям, что вершили суд, как-то легче от этого не стало, хотя некоторые и пытались выглядеть бодрячком. Другие, обессилев, садились там, где стояли, силы покинули их после того, что они сделали. Обернувшись, я вдруг заметил знакомую «полуторку» и зеленые фуражки погранцов.
– О, Шальский. Не-е, парни, встречаться с вами я не хочу.
Дед стоял чуть в стороне, я его заметил, еще когда начинал произносить свою речь, так
– Ты куда это? А поговорить? – услышал я сзади знакомый голос, и меня крепко ухватили за плечо.
Обернувшись, криво усмехнулся и кивнул старшине, здороваясь.
– Вас много, вот друг с другом и поговорите, – отрезал я.
– Ты мне тут поговори еще. Чего устроил, что еще за самосуд?
– Ты это видел? – указал я на все вокруг.
Тот помрачнел и кивнул, возразить на это ему было нечего.
– Какими судьбами тут?
– От немцев уходим. Своих я там, в овраге спрятал. Вот за немцем и рванул. Дальше вы видели.
– Не все, поздно подъехали, но да, видели.
Все-таки меня и отвели к старлею, и тот записал показания. Ругать не стал, но огорченно покачал головой, правда мне все равно стыдно за свои действия не было, я потому и сказал ему, что считаю, что все сделал правильно. У нас ведь какой суд, народный, вот народ и покарал убийцу. Тот промолчал, не стал в споры вступать о законности, а закончил с опросом. Очень его заинтересовал тот политрук и боец с уничтоженной машины, о них я рассказал во всех подробностях, на этом все, меня отпустили, слишком много дел было на этом участке дороги, где и произошла бойня.
Добравшись до деда и ухватив его за рукав, повел в сторону оврага. По пути свернул к лайкам, что охраняли мою котомку, никого к ней не подпуская. Кстати, я планировал сбегать за парашютом, шелк его очень ценен, сестрички и мама бы порадовались, однако рота что проводила прочесывание, возвращалась, и у одного из бойцов в руках был белый ком купола парашюта. Нашли, значит.
Дед заметно волновался, у него снова появились непроизвольные подергивания головы, так что отдалему котомку и вместе с лайками отправи к стоянке, сообщив, что сейчас вернусь, и мы двинем дальше, а сам с «лейкой» стал обходить дорогу и делать фотографии. Самые жуткие кадры старался подобрать, чтобы до нутра пробирали. Не где трупы, а где в основном родственники оплакивали погибших, снимал горе, что было на их лицах и вокруг. Старался сделать так, чтобы в кадр попадал и столб дыма над лесом. Где упал сбитый истребитель. Снял и догорающий ЗиС, с погибшими героями рядом. Снимал с пограничниками, что осматривали тела и готовились отнести их в сторону, для погребения в братской могиле. Сделал и общие снимки дороги, не только отдельные. Так и щелкал, слишком много кадров было, но пленка оказалась не бесконечной и закончилась. Так что, вернув фотоаппарат в чехол, я заспешил к нашим.
Там меня уже ждали. Первым делом поменял пленку в фотоаппарате. Проверил, как котомка, освободил ее от всего, убрав в один из немецких ранцев. А вот «вальтер», тот что ППК, скинув куртку, наладил под рубаху, подогнав ремешки. Хорошая кобура, почти незаметна. Вот так одевшись, я попил воды, напоив лаек, побегали мы хорошо, и занял свое место на козлах телеги. Мы так и поехали дальше по оврагу, возвращаться на дорогу, где было множество погибших, я не хотел категорически, оберегал семью от такого зрелища. До вечера, вернувшись чуть дальше на дорогу, мы преодели около двадцати пять километров, больше, чем мы обычно в сутки проходим, и встали на ночевку. Устали все, включая лошадей, так что продолжать движение ночью мы были просто не в силах. Укатал нас всех сегодняшний день.
Сегодня пятнадцатое июля, завтра утром будем в городе, куда так стремились. Нужно сделать покупки и двигаться дальше. Подобный темп я собирался поддерживать еще пару дней, а может и больше. Канонада за день, несмотря на то, что мы постоянно были в движении, не только не стихла, но и сблизилась. Даже дед ее стал слышать, что его также тревожило.
Ночью меня поднял заворчавший Шарик, оказалось, у нас пытались увести лошадей. Лайки это тоже почуяли, так что, подхватив винтовку, я рванул к тому месту, где они паслись, это недалеко, метрах в тридцати от нашего лагеря, укрытого под очередным деревом. Как уже говорил, я старался места стоянки именно такие подбирать, под деревьями. В небе стояла луна, так что воров я хорошо видел.