Адмирал Ушаков. Флотоводец и святой
Шрифт:
Несколько моряков стали карабкаться вверх, потом их босые ноги заскользили по нижнему канату. Подтянувшись одной рукой к рее, они свободной рукой отвязывали шкоты, те, падая, попадали в руки стоящих внизу, а парус, высвободившись, начинал тревожно волноваться от ветра. На грот-мачте матросы тоже приготовились растянуть полотнище. Боцман свистнул два раза и махнул рукой долговязому беспалому матросу: «Давай!» Долговязый схватил фал, потянул его и, не глядя, передал стоящему за ним. Со следующим рывком из-за его спины вырвалась песня:
Собирайтеся, ребята,На крутую горуКо цареву кабаку,К молодому челнаку,Зеленова вина пить.Барабаны стали бить.Десять матросов потянули фал и в такт подхватили:
Зеленова вина пить.Барабаны стали бить.Долговязый неутомимо травил фал и высоким голосом выбрасывал за спину новые куски песни:
Барабаны пробивали,Нас, молодцев, вызывали,Черны шляпы надевали,Черны шляпы сы перами,Называли киверами.И опять моряки продернули под припевку толстый канат, подтянули еще немного парус. Левый край его отстал, и ветер наполнил его правую половину.
– Лешие! Тяните как следует! – закричал боцман другой группе матросов. Те и так старались изо всех сил, но то ли блок был неподатлив, то ли перекосились фалы, то ли нестихающий ветер не пускал.
– Ну, будет вам сегодня дёрка! Дёрка отменная! – сипел боцман. Его никто не слушал, а парус дернулся и пополз. Долговязый как будто ждал этого и решительно вел:
Генерал с нами гулял,Свинец-порох сокупал,Кострому-город стрелял.Теперь уже матросы проворно и слаженно тянули канат и песню.
Кострома-город приволье,Еды-кушанья довольно.Парус почти распрямился, и долговязый еще раз продернул канат.
Две девушки танцевали,Два молодца наезжали,Наезжали для тово,Полюбить было каво.Осталось еще немного, и можно было вязать. Федор видел, как покрылись потом лица моряков, напряглись жилы, мокрые пятна выступили на спинах. «Перевели бы дух, – подумал он, – а то слабеют руки, не закрепят». Долговязый же был неугомонен. Он слегка качнулся вперед и, казалось, разрезал налетевший ветер. Тот, натыкаясь на него, обозначал бугристые мускулы и подчеркивал выступающие широкие кости. За спиной долговязого ветер как будто рассыпался на мелкие осколки, даже не раздувая рубахи стоящих следом моряков. А те, уже заведенные на четкий и размеренный рывок, раскачивались в такт песне:
Адна девка невеличка,Ана лицом круглолица,Анюшенька хороша,В косе лента алая,Сама девка бравая!Развернутый парус весь распрямился и забрал ветер.
– Вяжи! – крикнул боцман. – За шкаторину. Есть! Трескают, то есть тянут, вместе с песней, а без песни тяжче, господин мичман, – вроде бы извиняясь, повернулся боцман к Ушакову и вытер пот со лба, будто и он тянул шершавый канат. – Я-то не знаю песен, а Тимофей у нас мастак, знает всякие – работные, палубные, плясовые, молодецкие, печальные, чужедальные, войсковые, солдатские, моряцкие. Откуда только берется?
Парус, прикрепленный к рее, затрепетал и стал уже частью корабля. Частью, которая вела пинк по серовато-зеленым волнам вблизи Норвегии.
– Отменно, мичман! – похвалил бесшумно показавшийся за спиной и наблюдавший за постановкой парусов капитан. – Бывает и быстрее, но редко. К берегу близко не подходите, тут хоть и глубоко, но туманы оползают с фиордов. Я по этому пути вокруг Скандинавии ходил часто. Нелегкий путь. Холодный и коварный. Но вот придем в Архангельск – отдохнем!
Ветер гнал белые барашки волн, закудрявив ими море до горизонта.
– Пойдемте вниз, мичман, выпьем «ерша», – позвал капитан Глебов, – а вы следуйте строго на норд, – кивнул он штурману.
Тот криво усмехнулся.
– Про Архангельск опять будете рассказывать господину мичману. А я этот город не люблю. Ревель, вот где порядок и уважение к морякам.
– Зря, зря, штурман, – миролюбиво отозвался капитан. – Сей город уже сотни, а может, и более тысячи лет существует и до Петербурга славу русского флота поддерживал, а может, и составлял ее. Вам-то все остзейцы да чудь по душе. Они и мне не противны, но Архангельск своим прошлым тоже славен.
– Петр Петрович, я сии побасёнки о крае знаю. Легенды хороши, когда они правда, хоть и далекая. А бедность готова приукрасить себя несуществующими подвигами.
Капитан начинал сердиться.
– Да я не о подвигах мнимых хотел бы напомнить господину мичману, что здесь впервые, а об истории этого края. Пойдем, Федор Федорович! – уважительно позвал он Ушакова.
Каюта капитана была оформлена без всяких лишних затей. На стене висела карта Севера Российской империи и Скандинавии. Зашел вестовой и, медленно ступая, поставил на стол два высоких бокала с напитками.
– Не пугайтесь, мичман, я не на попойку вас позвал. Сие брусничный сок с медом. Он кровь заставляет быстрее двигаться и от простуды бережет. В Архангельске научили. Там все умеют.
Ушаков уловил гордость в его словах и спросил:
– А вы сам архангельский, наверное, будете? Капитан помешал палочкой напиток и покачал головой:
– Нет, просто сей город обожаю. Меня не прельщает жить в нем постоянно. Но бывать там люблю. Да и наш пинк построен год назад корабельным мастером Ямесом. У города, да и у всей поморской земли история славная. Вы сим интересуетесь?
– Да, и историей и нынешним состоянием морского дела никак не могу не интересоваться. Ведь я себя на всю жизнь к морю причислил, – ответил Федор.
– Похвально, похвально сие стремление. Оно может способствовать вашему преуспеванию в морском деле и доставит вам пользу и удовольствие, а любезному Отечеству достойного и знающего, ко всему способного человека. Дак вот вся земля вокруг Архангельска раньше называлась Великой Пермией. Была она довольно населена и славилась своим богатством, благодаря изобилию драгоценных пушных продуктов. Новгородцы давно освоили это северное поморье и из устья Северной Двины, где они поставили монастырь Михаила Архангела, – Глебов провел по карте от Колы до Обдорска, Новой Земли и до Урала, – они проникали в Печору, на Матку, что ныне Новой Землей зовется, в дальние северные моря. Морские, звериные, рыбные промыслы вели их еще дальше, на восток. А к ним явился достопамятный английский капитан Ченслер, что установил постоянные торговые связи Англии и России. Торговля с Европой пошла беспошлинно, стали строиться торговые дворы и школы. Однако славу и гордость Архангельску, – капитан Глебов встал и торжественно посмотрел на Ушакова, – принес Петр Великий. Здесь он изучил морское дело и, понимая, что через торговлю можно принести пользу Отечеству больше, нежли через войну, начал создавать на Севере торговый флот, приучая народ к постройке новоманерных судов и занимая там много народа. При нем овладели искусством вождения и плавания на кораблях больших.