Адмирал Ушаков
Шрифт:
Отчалили на двух шлюпках. Ушаков плыл вместе с Пустошкиным, испытывая знакомое чувство неуемного трепета. Сколько раз в жизни он вот так отчаливал от берега на корабль, и каждый раз это чувство сопровождало его. Волнение проходило лишь после того, как он становился ногами на палубу корабля.
На корабле встретили с музыкой. В то время как оркестр играл военный марш, команда корабля стояла строем у правого борта, приветствуя гостей. Проходя вдоль строя, Ушаков узнал матроса, наказанного маркизом. Он невольно посмотрел на его ноги, вызвавшие гнев командующего, и
– А тот матрос и впрямь не умеет стоять как положено.
Пустошкин улыбнулся:
– Он просто не может стоять вытянувшись. В ноге у него пуля. Француз угостил, когда Видо штурмовали.
– Видо? Значит, он был там? Но почему тогда не списываете его на берег как инвалида?
– Он на корабле нужен. Лучший слесарь во флоте. Кстати, ты знаешь его работу: макет, что Арапов тебе доставил, ему заказывали.
Обед проходил в таком порядке: тост - вино - закуска - небольшая пауза, ничего не значащие и ни к кому не обращенные реплики, потом новый тост, и все повторялось снова. Офицеры из новичков вели себя несколько скованно, видимо боясь предстать перед известным адмиралом в невыгодном свете. Ушакову подумалось, что не будь его, люди вели бы себя проще, и он стал ждать удобного момента, чтобы оставить компанию. Ему захотелось найти того матроса-инвалида, участника штурма острова Видо, поговорить с ним, отблагодарить за чудесный макет его флагмана. Судя по макету, у этого матроса и в самом деле были золотые руки.
Обратив внимание на отрешенный вид Ушакова, Пустошкин спросил, не утомился ли он?
– Я был бы не против немного отдохнуть, - ответил Ушаков.
– Тогда пойдем, я провожу.
Пустошкин привел его в адмиральскую каюту, где были и койка, и кресло, предложил полежать немного.
– Ложиться не буду, - отказался Ушаков.
– Лучше посижу в кресле, только пришлите ко мне того матроса... Кстати, как его зовут?
– Не помню. Кажется, Егором. Я пошлю за ним, - пообещал Пустошкин.
Он ушел, оставив дверь открытой, чтобы не так томило от духоты, а минут через пять появился тот, кого он обещал прислать, матрос-инвалид. Ушаков попросил матроса закрыть дверь и сесть на табурет подле него. Матрос дверь закрыл, но садиться не стал.
– В Средиземноморском походе участие принимал?
– Так точно, ваше высокопревосходительство.
– Видо штурмовал?
– Так точно, ваше высокопревосходительство.
– Ну что заладил: так точно, так точно... Я же теперь отставной адмирал.
– Знаем, ваше высокопревосходительство, - вздохнул матрос, и во вздохе его послышалось глубокое сожаление.
– Спасибо за макет корабля, что для меня сделал, - с чувством сказал Ушаков.
– Тебя Егором зовут?
– Егором, ваше высокопревосходительство.
– На флагмане я всех матросов в лицо знал, кои в походе участвовали, а тебя что-то не помню.
– Так я в ту пору на фрегате "Сергий" служил, на флагманский меня уже после вас взяли.
–
– Пензенской губернии.
– Почти земляки. Дома-то как живут?
– Пока отец жив был - он на всю округу лучшим кузнецом славился, хорошо жили, а как умер, плохо стало.
Ушаков нашел в кармане золотой червонец и протянул его матросу.
– Зачем, ваше высокопревосходительство?
– робко запротестовал матрос.
– Я же не за деньги...
– Приказываю взять, - рассердившись, резко прервал его Ушаков.
Матрос принял деньги и потупил взгляд, явно не зная, как вести себя дальше.
– Ступай, - сказал ему Ушаков.
Матрос ушел. Испытывая наплыв досады, Ушаков заходил по каюте. Он был недоволен собой: настраивался на задушевный разговор, а разговор не получился. Что-то стояло между ним и матросом. Да и с червонцем зря сунулся, лучше бы деньги ему потом прислать...
Вошел Пустошкин, изрядно подогретый вином.
– А я думал, лежишь. Усталость прошла?
– Прошла.
– Тогда пойдем, там ждут.
– Не стоит, Семен Афанасьевич, - снова уселся в кресло Ушаков.
– Ты же знаешь, я человек некомпанейский, своей персоной в подобные собрания вношу только скуку. Без меня обойдетесь. А меня лучше домой отправь.
– Как домой?
– Домой, и все тут. Зачем мне ваше веселье портить?
– Ну, батюшка мой, так не пойдет, - воспротивился Пустошкин.
– Так не годится. Уж коли дело до этого дошло, тогда делать нечего, вместе поедем. Именно вместе. Только еще раз в компании надо показаться, еще раз выпьем на прощание и отвалим.
Они вернулись домой еще засветло. Хозяйка с дочерьми варила яблочное варенье, Федор укладывал в дорожный сундук вещи.
– Куда это ты собираешься?
– неодобрительно посмотрел на него Ушаков.
– Не век же нам тут жить!
Уложив вещи и заперев сундук, Федор сунул Ушакову какие-то бумаги.
– Дело-то я сделал, осталось тебе, батюшка, только подпись под бумагами поставить да деньги получить.
Бумаги закрепляли собой сделку о купле-продаже недвижимости. Ушаков посмотрел на проставленные суммы и остался доволен.
– Спасибо, Федор.
– Не мне говори спасибо, а тому, кто с караваем тебя встретил. Он выручил, можно сказать, все сам сделал.
Пустошкин, узнав, что на недвижимость покупатели нашлись и дело в основном сделано, потащил Ушакова в столовую.
– Пойдем выпьем винца доброго по случаю такой сделки, а потом чаем займемся со свежим вареньем. И не отнекивайся, все равно не отстану. И ты, Федор, пойдем с нами. Мой дом не корабль, у нас чинов не признают.
Старые боевые товарищи просидели за столом до глубокой ночи. Федор после чая сразу пошел спать, а они занялись беседой - вспоминали прошлое, говорили о настоящем, гадали, будет ли война с Наполеоном или не будет и как долго продлится перемирие с Оттоманской Портой. Кончилась эта беседа тем, что Пустошкин уговорил Ушакова не спешить с отъездом из Севастополя, погостить у него хотя бы еще несколько дней.