Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой
Шрифт:
Покушение 20 июля 1944 года самым негативным образом повлияло на здоровье Гитлера, хотя видимые повреждения были довольно незначительными. В кожу впилось множество заноз от дубового стола, который спас жизнь Гитлеру при взрыве бомбы Штауффенберга. Только из кожи ног их извлекли более ста. На лице было несколько легких порезов, от которых на лбу остался шрам. Несколько кровоподтеков появилось на руках. Правая рука была вывихнута, но ее без труда вправили. Волосы на затылке были опалены. Хотя были повреждены обе барабанные перепонки и на время Гитлер оглох на правое ухо, вскоре слух восстановился. Гитлер также получил легкую контузию, в результате которой появилась дрожь во всей левой половине тела. Как следствие контузии, Гитлера мучили головные боли.
В сентябре 1944 года ко всем напастям фюрера добавилась желтуха. А 17 сентября Гитлер слег с сердечным приступом. Сказалась катастрофа на Западном фронте у Фалеза и на Восточном фронте — в Белоруссии и Румынии. 24 сентября Гитлеру сделали электрокардиограмму. Она зафиксировала коронарные изменения в коронарных сосудах, нарушенную
Осенью 1944 года в довершение всех недугов Гитлер перенес гайморит и операцию по удалению полипов в носовой полости, которую сделал профессор фон Айкен.
У Гитлера были очень плохие зубы. К 56 годам отпущенной ему земной жизни у фюрера из 17 зубов верхней челюсти 9 были золотыми или фарфоровыми, в том числе все резцы, оба клыка и три коренных зуба. Они были соединены золотым мостом, который крепился ко вторым резцам слева и справа. На нижней челюсти фюрера из 15 зубов 9 были искусственными. Позднее все эти данные были использованы при опознании сильно обгоревшего трупа.
С 28 по 30 сентября 1944 года у Гитлера были сильные спазмы желудка, и он потерял в весе три килограмма. 1 октября фюрера обследовал Эрвин Гизинг. Во время осмотра с Гитлером случился короткий обморок. Вскоре после окончания войны Гизинг вспоминал, как проходил осмотр: «Гитлер откинул одеяло и задрал ночную рубашку, чтобы я мог осмотреть тело... У него был слегка вздутый живот. При аускультации был явно заметен метеоризм (скопление газов в кишечнике). Болевых ощущений в животе при нажатии пальцем не было. Не было боли и в правой половине верхней части брюшины и в области желчного пузыря. С помощью иглы я проверил рефлексы диафрагмы... которые показались мне очень отчетливо выраженными. Затем я попросил у Гитлера разрешение провести контрольное неврологическое обследование... Он согласился. Я снова накрыл живот рубашкой и откинул одеяло с ног... Аномалий половых органов я не заметил. Рефлексы Бабинского, Гордона, Россолимо и Оппенгейма — отрицательные. Тест Ромберга я не проводил, так как больной лежал в постели... исходя из прежних данных, он, вероятно, также дал бы отрицательный результат. Потом я попросил Гитлера снять рубашку, что он и сделал с помощью моей и камердинера Линге. Мне бросилось в глаза, что кожа тела была белого цвета и очень сухая. Даже под мышками не было никаких следов потообразования. Рефлексы трицепса и предплечья были с обеих сторон хорошо выражены, спастические рефлексы верхних конечностей (Лери, Мейера и Вар-тенберга) — отрицательные. Адиадохокинез не наблюдался. Отсутствовали также прочие симптомы мозжечка. При проверке лицевого рефлекса путем постукивания по околоушной железе возникали легкие сокращения, как при феномене Хвостеке. Рефлексы Кернига и Лазега были безусловно негативными, никаких признаков закрепощения шеи. Голова свободно поворачивалась во всех направлениях. В мускулатуре плеча наблюдалась некоторая ригидность при быстрых движениях, сгибаниях и разгибаниях руки... Гитлер следил за этим неврологическим обследованием с большим интересом и затем скачал мне: «Если не считать излишней нервной возбудимости, то у меня совершенно здоровая нервная система, и я надеюсь, что скоро все пройдет. Спазмы кишечника уже стали меньше. Морелю вчера и позавчера с помощью клизмы из ромашки удалось вызвать стул, а после вас он сделает мне еще одну клизму... Мне в последние три дня почти не хотелось есть, так что кишечник у меня сейчас практически пустой». Линге и я помогли Гитлеру надеть ночную рубашку. Потом Гитлер сказал: «Давайте за разговорами не забывать о лечении. Взгляните еще раз на мой мое и давайте это кокаиновое зелье. Гортань у меня уже стала лучше, но я все еще хриплю». Затем он лег, и я обработал 10-процентным раствором кокаина левую ноздрю. После этого я еще раз осмотрел уши и горло. Спустя несколько секунд Гитлер сказал: «У меня теперь голова такая ясная и я чувствую себя так хорошо, что скоро уже смогу встать. Я просто ослабел от спазмов в кишечнике и оттого, что мало ем». Еще через несколько секунд я заметил, что Гитлер закрыл глаза и порозовевшая перед этим кожа лица вновь стала бледной. Я взял его за руку, чтобы пощупать пульс, который был учащенным, слабого наполнения. Частота пульса составляла примерно 90, но он был, как мне показалось, значительно слабее обычного. Я спросил Гитлера, как он себя чувствует, но не получил ответа. Очевидно, наступил легкий обморок, и Гитлер меня не слышал. Линге направился к двери маленькой комнаты и начал стучать в нее... Должно быть, я оставался наедине с Гитлером всего несколько секунд, потому что, когда Линге вернулся, я все еще обрабатывал кокаином левую ноздрю... Вернувшись, Линге встал у торца кровати и спросил, долго ли мне еще осталось. Очнувшись от своих мыслей, я сказал: «Сейчас закончу». В этот момент лицо Гитлера стало еще бледнее, у него появились легкие судорожные сокращения лицевых мышц, и он подтянул обе ноги. Когда Линге увидел это, он сказал: «У фюрера опять спазм кишечника, оставьте его в покое. Сейчас ему надо спать». Затем мы тихонько собрали инструменты и быстро вышли из спальни Гитлера».
Еще несколько дней Гитлер был очень слаб. Гизинг и министр здравоохранения Карл Брандт, прежде являвшийся личным врачом фюрера, сочли, что все дело в антигазовых пилюлях, прописанных Морелем. Однако Гитлер делает выбор в пользу Мореля. После 7 октября Гизинга больше не вызывали к фюреру, равно как и Брандта. Вместо них Гитлер берет в помощь Морелю молодого хирурга-ортопеда Людвига Штумпфеггера, убежденного нациста. Он прибыл в «Вольфшанце» 31 октября 1944 года. Вскоре Гитлеру стало лучше. Сыграли ли здесь свою роль методы лечения, предложенные новым доктором, или главным было то, что к тому времени положение на фронтах стабилизировалось, а Гитлер загорелся идеей генерального наступления в Арденнах? Боюсь, что военно-политические, а не чисто медицинские обстоятельства определили ход болезни Гитлера. 20 ноября 1944 года он навсегда покинул свою восточнопрусскую ставку и переехал в Берлин, где стал работать над планом Арденнской операции. А 10 декабря он переехал в ставку «Адлерхорст», чтобы непосредственно руководить наступлением. Впрочем, как признает В. Мазер, даже в состоянии тяжелой болезни Гитлер «слишком недоверчив и не выпускает ситуации из-под контроля. Он пристально смотрит за тем, чтобы на фронтах ничего не происходило без его ведома и тем более против его воли».
Есть еще довольно убедительные свидетельства, что хлопоты, связанные с подготовкой наступления, и первые успехи германских войск в Арденнах благотворно сказались на состоянии здоровья Гитлера. Доктор фон Айкен, встретивший Гитлера в «Адлерхорсте» 30 декабря 1944 года, поразился перемене, происшедшей с ним. Его состояние нельзя было сравнить с тем, что было месяцем раньше: теперь Гитлер говорит вполне нормально, он выглядит полным сил и уверенным в себе человеком. Правда, ему с трудом удается держаться прямо из-за проблем с позвоночником. Лицо у фюрера сероватого оттенка. Когда он хочет сесть, то не может сам, без посторонней помощи, придвинуть стул. Походка у него шаркающая, а яркий свет режет глаза. Но дух его в тот момент пребывал на подъеме, хотя и продолжался этот прилив бодрости очень недолго.
Конечная неудача арденнского наступления и прорыв Красной Армией немецкого фронта на Висле привели Гитлера к душевному упадку. Доктор Гизинг увидел Гитлера в середине февраля 1945 года (а они не виделись с октября 1944-го) и так передал свои впечатления: «Он показался мне постаревшим и еще более сутулым, чем прежде. Лицо у него было неизменно бледным, а под глазами были большие мешки. Речь у него была хотя и ясной, но очень тихой. Мне сразу же бросилась в глаза сильная дрожь левой руки, которая сразу же усиливалась, если рука не имела опоры. Поэтому Гитлер все время клал руку на стол или опирался ею на скамейку... У меня сложилось впечатление, что он был рассеян и не мог сосредоточиться. У него был абсолютно изможденный и отсутствующий вид. Руки у него были тоже очень бледными, с синевой под ногтями».
Молодой офицер Генштаба ротмистр Герхард Больдт, впервые попавший на совещание у фюрера в начале февраля 1945 года, был поражен его видом: «Сильно согнувшись и шаркая ногами, он идет мне навстречу. Он протягивает мне руку и смотрит на меня необычайным, пронизывающим взглядом. Его рукопожатие вяло и слабо, в нем не чувствуется силы. У него слегка трясется голова. Это стало заметнее для меня позднее, когда у меня было больше возможностей наблюдать за ним. Левая рука его висит как плеть, она сильно дрожит. Глаза его сверкают не поддающимся описанию огнем, взгляд почти страшен, неестественен. Лицо и мешки под глазами свидетельствуют о полном изнеможении. Он передвигается как старик. Это не тот излучающий энергию Гитлер, каким его знал германский народ в прежние годы и каким все еще изображает его Геббельс в своей пропаганде. Медленно волоча ноги, он в сопровождении Бормана подходит к письменному столу и садится перед картами Генштаба...»
Также другой офицер Генштаба, пожелавший остаться анонимным, вспоминал, как впервые после шестилетнего перерыва увидел Гитлера на совещании в бункере рейхсканцелярии 25 марта 1945 года и был просто потрясен происшедшими в нем переменами: «Я до этого только дважды мельком видел Гитлера: во время торжественной церемонии у памятника павшим в 1937 году и на параде по случаю его дня рождения в 1939 году. Тогдашнего Гитлера невозможно было даже сравнить с той развалиной, которой меня представили 25 марта 1945 года и которая устало протянула мне слабую, дрожащую руку... Его физическое состояние было ужасным. Он лишь медленно и с трудом смог дойти из жилых комнат бункера в зал заседаний, наклонив вперед верхнюю часть туловища и волоча ноги. Он постоянно терял равновесие. Если ему приходилось останавливаться на этом коротком пути в 20–30 метров, то он вынужден был либо садиться на одну из скамеек, которые были специально поставлены вдоль стен, либо держаться за своего собеседника... Глаза были налиты кровью... Из уголков рта постоянно капала слюна. Это была ужасающая и жалкая картина... В духовном отношении Гитлер был по сравнению с физическим состоянием значительно свежее. Правда, порой у него была заметна усталость, но он все еще часто демонстрировал свою достойную удивления память... Из множества сообщений, которые поступали к нему из самых разных источников и зачастую противоречили друг другу, он отбирал самое существенное, каким-то чутьем распознавал грозящие опасности и реагировал на них».
Точно так же Э. Кемпка вспоминал, как сразу после переезда в Берлин 16 января 1945 года он увидел Гитлера после короткого перерыва, вызванного поездкой в Оберхаузен на похороны отца: «Прежде чем Адольф Гитлер удалился на отдых, его ординарец позвал меня к нему. Меня тронуло, что он, несмотря на свои собственные, гораздо более серьезные заботы, начал подробно расспрашивать об обстоятельствах внезапной смерти моего отца. Он выслушал все подробности, потом протянул мне обе руки и сказал, что разделяет мое горе. В тот раз я впервые заметил, что война не прошла для него бесследно и что он стал стариком».