Адов Пламень
Шрифт:
– А тебе и не нужно. Это знание у тебя в крови, и я не шучу. Ты ведь не из Нефилим, ты из Ивриим. Не Сошедшая, а Перешедшая. Думаешь, племя Исра-Эль давно исчезло, растворилось среди более сильных и напористых? Нет, дитя. Бог Яхве действительно некогда избрал Себе воинов, нарекши их род – Воины Бога, Исра-Эль; да только воинству Его не должно выступать стройными шеренгами на равнину Мегиддо в ожидании Последней Битвы. Когда-нибудь, если верить пророкам, настанет черед и для этого, но избрал Он воинов Своих не затем. Вы, ваш народ… вы нужны были Ему – и нужны посейчас, – чтобы сражаться
Последнее слово было испанским, однако Ривке хорошо знала этот язык; значило оно – тех, кто ведет войну скрытую и скрытную, тех, кто не ведает условного деления на «честный» и «нечестный» бой, тех, кто сражается без надежды на славу, почести и богатства, даже без надежды на лучшую жизнь. Тех, кто ведет войну не ради победы – а ради того, чтобы враг потерпел поражение.
Девушка чуть не села. ТАКОГО ни один из толкователей-geonim уж точно не говорил!
– И не скажет.
– А почему я должна верить тебе?
– Мне ты как раз ничего не должна. В том числе – и верить. Верь себе одной, и то с оглядкой – тогда не обманешься. – Адрея вновь хихикнула, темно-синие ее глаза стали почти сапфировыми. – Правда, иной раз обмануться стоит.
– Почему ты рассказываешь мне это?
– Просто так. Чтобы ты поняла: то, во что веришь ты сама, и то, во что верят другие, может не просто не совпадать, но и не иметь ничего общего с тем, что есть на самом деле. И, ради всех Богов – не спрашивай у меня, что это значит, «на самом деле»!
Вильфрид остановился на перекрестке совсем не потому, что сомневался в выборе верного направления. Для таких вот сомневающихся тут специально стоял старинный камень-указатель (как раз о таких говорилось в легенде об Артуре: «Прямо поедешь – добро потеряешь, направо поедешь – коня потеряешь, налево поедешь – дома прибью. Твоя Гвиневер.»). Надпись на камне была более полезной, нежели в легенде, и сообщала, что одна из дорог ведет к Вердену, а вторая – в Страсбург через Тристрам. Рыцарь в указателях не нуждался, у него собственный был – стилет, который тянул его как раз по направлению к Тристраму.
Остановил Вильфрида самым аккуратным образом нацеленный в его грудь легкий урийский арбалет и вежливый оклик хозяина этого арбалета – «кошелек или жизнь». Как минимум еще двое наблюдали из кустов, готовые, если надо, из зрителей перейти в участники традиционного спектакля; рыцарю совершенно не хотелось рисковать своей шкурой без нужды.
Отцепив кошель, он бросил его арбалетчику.
– Это что, все? – засомневался тот, даже не потрудившись подобрать приобретение, весьма малую ценность которого явно оценил с одного взгляда. – А как насчет чего-нибудь посерьезнее? Камешки в сапогах прячешь, небось, а в воротнике цепочку какую золотую зашил…
Вильфрид рассмеялся. Громко, искренне – давно уже он так не веселился.
– Шпоры и пояс просто позолочены, – наконец ответил он. – Клянусь святым Ги, парень, я б сам не отказался от пары драгоценных побрякушек; в случае чего пояс бы не пришлось затягивать.
Разбойник разочарованно опустил арбалет и разрядил его.
– Опять паладин-голодранец попался…
Клинок Вильфрида мгновенно вылетел из ножен и пощекотал ухо чересчур разговорчивого разбойника.
– Будь повежливее, приятель, – сделал рыцарь строгое внушение, убирая меч в ножны. – Сегодня я добрый, но в другой раз…
– Добрый, добрый, – поспешно согласился арбалетчик, – ну в точности как наш атаман…
Ага, подумал Вильфрид.
– Атаман? Робин Лох-Лей? Он-то мне и нужен.
– Да ну? Постой-постой… где ж это я тебя видел-то…
Рыцарь подозревал, где именно. Замок Донаркейль, где его держали в плену, как раз и штурмовала шайка Доброго Робина – при поддержке самого Леорикса, который хоть и был один, под безымянной личиной бродячего Черного Рыцаря, но даже в одиночку Король-Лев стоил добрых двух дюжин бойцов. Вильфриду физиономия парня не казалась знакомой, однако это ничего не значило.
– Ха, вспомнил! – Разбойник ухмыльнулся – широко, с неподдельной радостью. – Сэр Вильфрид из Ивинге, сын Седрика Роттервальдского. Как же, помню, хорошо ты тогда разделался с тем храмовником, Вильбуром… на турнире в Аосте почти все наши на тебя ставили.
– А раз вспомнил – проводи-ка меня к Робину, будь любезен.
– Никак невозможно, добрый сэр. Нет его сейчас, отправился куда-то на запад. Должен через несколько дней вернуться, хочешь – обожди. Поживешь у нас, стол и кров в счет старого знакомства – каков у нас кров, ты, правда, сам знаешь, но пояс затягивать не придется, обещаю…
Рыцарь, поразмыслив, кивнул.
– Добро. Принимаю приглашение. Веди… кстати, приятель, тебя звать-то как? Мне просто для удобства обращения.
– Хошь – просто Аланом зови, хошь – Аланом-из-Лощины. Мне едино. Идем, сэр рыцарь, только с лошадки-то слезь – тропинка у нас не так чтобы шибко наезженная.
– Это конь, а не лошадь, и зовут его Борн де Трир. С ним обращаться следует куда вежливее, чем со мной – я-то отходчивый, а он нет.
Алан кивнул, не слишком удивленный. О рыцарских боевых скакунах ходили легенды, и в этих легендах было куда больше правды, нежели вымысла. Вероятно, вильфридов конь и не мог вынести ударом копыт, как тараном, крепостные ворота, но наверняка обладал многими полезными в сражении качествами. Проще было поверить в это, нежели усомниться в словах рыцаря. Проще – и безопаснее.
Девчушка уже не могла рыдать и только всхлипывала. Ривке опустилась перед малышкой на колени, вытерла заплаканную мордочку и ласково спросила:
– Что стряслось, Селия? Кто тебя обидел?
Слезы снова хлынули потоком.
– Те-е-о… они забра-али-и Тео… плохи-и-и-е-е…
В конце концов Ривке удалось уяснить, что «они» отобрали у девочки маленького плюшевого медвежонка и утащили его с собой. Куда и зачем – малышка толком не могла сказать. Бред какой-то, подумала бы Ривке, если бы… если бы не странные, совсем свежие отпечатки на взрыхленной почве, которых тут еще утром не было. А перед тем по земле словно бороной прошлись, причем так тщательно, как обыкновенно на гречишном поле не делают.