Адреналин
Шрифт:
Мы вообще слишком много пьем в последнее время…
С этой мыслью я проваливаюсь в сон.
Моя вселенная, съехав с катушек, медленно кружится вокруг люстры Машкиной гостиной. Ее движения плавны и практически незаметны. Она движется медленно, наматывая вокруг люстры круги…
– Наташ! – тормошит меня Маша. – Наташ, просыпайся, Вадик приехал.
И что? Ну приехал – зачем будить остальных?
– Натаха, вставай! – тормошат меня уже мужские руки.
Я с трудом разлепляю свинцовые веки.
– Что?
– Вставай,
Я сажусь, силясь открыть глаза. В окна бьет восходящее над Москвой солнце. Окружающий мир кажется мне нереальным – выцветшим продолжением оборванного сна.
Леха, Андрей, Маша и Вадик сидят вокруг меня на диванах.
И у них очень странные лица.
Очень странные лица…
– Только что умер Савельев, – говорит мне Вадик.
– Савельев?
– Ах, Савельев…
– Как это умер? – спрашиваю я одними губами. Реальность, наконец, становится яркой и выпуклой, но в ней все равно что-то не так.
– Как это умер? – повторяю я.
– Сердечный приступ, – говорит Вадик. У него бледное, мраморное лицо.
– Приступ? – уточняю я. Если честно, я еще не до конца уверена в том, что картинка перед моими глазами – не плод моего спящего сознания.
– Да, сердечный приступ! – кивает Вадим. – Мне только что звонил Аркадьев. Полчаса назад на его даче врачи констатировали смерть Артема Савельева. Это все стресс… Ну, после пережитого…
И что?
– И что? – спрашиваю я.
– Ничего хорошего, – говорит Маша. – Аркадьев уверен, что в смерти Савельева виноваты мы.
LEVEL THREE
1
Тишину разбивает звук падающей воды.
Кап!
Кап!
На кухне течет кран.
В наушниках «Сплин» врублен на всю катушку – но даже сквозь оглушительные гитарные запилы я слышу этот чертов звук падающей воды. Я существую между этими каплями.
Кап! – вдох.
Кап! – выдох.
Леха ушел в магазин. Из еды в квартире – килограмм гречки, рис, тушенка, какие-то глупые макароны… На плите уснул чайник. В окнах – солнце, цепляющееся за ветви озябших деревьев. Я – Алиса в стране несбывшихся Чудес.
Я уже неделю не могу протрезветь. Точнее – не хочу. Мне очень нравится дрейфовать в Саргассовом море собственного опьянения. У раковины выстроился хоровод пустых разнокалиберных бутылок из-под алкоголя. Печень попросила суверенитета от остального организма и пытается существовать самостоятельно. Окружающий мир размыт, неясен и похож на старый полароидный снимок.
Перманентное опьянение помогает мне не чувствовать тихого, скользкого, пульсирующего в солнечном сплетении ужаса. Ужаса, который то взбирается вверх по позвоночнику, хватает за горло цепкими ледяными пальцами, то отпускает, уползает в угол, за шкаф, прячется в сумерках.
И тогда я снова делаю глоток. Уж лучше пусть мои руки трясутся с похмелья, чем со страху…
ЗАО «Адреналин» больше нет. Офис пуст. Мебель вывезена. Пальма возвращена в магазин. В баре нет свежих эклеров. Водитель Никита уволен без объяснения причин. Золотая табличка с названием фирмы покоится в Вадиковом гараже.
Телефоны отключены. В квартирах никто не живет. Мы не пользуемся банковскими картами. Наши страницы в социальных сетях удалены. Вы не увидите никого из нас на улице – а если и увидите, не узнаете.
Мы не можем полностью покинуть социальную систему, мы просто стараемся как можно реже с ней взаимодействовать.
Кроме Лехи, я не видела никого из наших больше месяца. Маша, по настоянию Вадима, три недели назад улетела в Рим. Андрей, кажется, уехал к друзьям под Тулу. Вадик… я не знаю, чем занимается Вадик. В тот день, когда после случившегося с Савельевым мы ликвидировали все упоминания о ЗАО «Адреналин», Вадик попросил нас исчезнуть до тех пор, пока он не узнает что-то конкретное. И пока не придумает, что нам делать дальше.
Никаких созвонов. Никакого общения. В настоящий момент мы – пятеро человек-невидимок. Люди Аркадьева не могут нас достать.
Пока не могут…
А ведь у меня с самого начала были плохие предчувствия насчет этого заказа…
– Мы сидели и курили. Начинался новый день, – поет в моих наушниках Саша Васильев.
Ага. Новый день. Точная копия старого.
День сурка. Настоящее продолженное. Five o’clock. Время всегда пить чай. Вернее, коньяк.
Я сижу на кухне, на полу. Возле моих коленей – наполненная до краев пепельница. Рядом – наполненный до краев бокал. А я ведь давала себе слово бросить вредные привычки!
Я смотрю в окно. За стеклом – мир, в котором я не была уже три недели.
Леха не выпускает меня на улицу. Он сам ходит за продуктами. В рукаве у него нож, на поясе – газовый «вальтер». Чтобы изменить внешность, он побрился наголо, отрастил усы и приобрел на лоточных развалах круглые черные очки. В старом плаще и любимых перчатках без пальцев он больше похож на попрошайку, чем на программиста со стажем.
Наличных денег почти не осталось – все, что у нас было на руках, мы отдали за эту небольшую, почти пустую двушку в Чертаново. Заплатили за три месяца вперед – но кто знает, где мы будем через три месяца… Кухонный гарнитур советских времен, старенькая стиральная машина, два надувных матраца. Блеклые бумажные обои рассохлись на швах. Рамы демонстрируют три слоя краски. Отличное место для того, чтобы залечь на дно…
На работе я взяла отпуск за свой счет. Наплела по телефону что-то про больницу и мнимые тяжелые болезни… Леха просто однажды перестал появляться в офисе.