Адрес отправителя – ад
Шрифт:
– Все у нас было хорошо... Толя всегда был спокойный, серьезный очень... Работал много... Только в последние несколько месяцев стал он хмурый, все молчит. Спал плохо, кошмары его мучили... Как подменили человека, как будто сглазил кто...
Не в силах дольше выносить такое издевательство над горем бедной жены, Надежда протянула было руку, чтобы выключить телевизор, как на экране снова появился Каморный и говорил долго, хорошо поставленным голосом. Смысл его речи заключался в том, что никто, ни сослуживцы, ни жена Веретенникова, абсолютно не представляет, почему он сделал с собой такое. Но он, Александр Каморный, проводит свое собственное журналистское расследование, и только с его помощью телезрители поймут и выяснят все подробности страшного преступления, потому что пожар в ресторане связан с последующим убийством в «Голден-Холле», и он, Каморный, обязательно это докажет, а когда будет иметь на руках неоспоримые доказательства, то обнародует их в своей программе криминальных новостей.
– В общем, наше шоу не кончается. Оставайтесь с нами! – резюмировала Надежда.
– Надя, мы спать сегодня будем ложиться? – недовольно спросил муж. – Мне завтра рано. И вообще, ты слишком много смотришь телевизор. Это вредно – плохо будешь спать.
– Я буду плохо спать? – изумилась Надежда. – Ты прекрасно знаешь, что сплю я отлично и такая чушь, о которой вещает в своих новостях противный Каморный, меня сна не лишит.
– Зачем же ты смотришь на него каждый вечер с упорством, достойным лучшего применения?
– Интересно, – пробурчала Надежда и нагнулась к тумбе с постельным бельем, чтобы не отвечать на подозрительный взгляд Сан Саныча.
Уж ему-то слишком хорошо было известно, чем кончаются истории, заинтересовавшие его любопытную жену.
Газета «Асток-Пресс» от 15 ноября 1999 года
МОЯ РАБОТА – ТВОРИТЬ ДОБРО
Известная петербургская предсказательница Евдокия
Предсказания на картах ТАРО
Коррекция судьбы
Снятие порчи, сглаза, родовых проклятий, остуд, венцов безбрачия
Восстановление семейных отношений
Постановка якорей удачи в любви и бизнесе
Валерия Петровна Анищенко пришла домой позднее обычного. Но этого никто не заметил, потому что она жила одна и не заводила даже ни кошки, ни собаки. Тем не менее от одиночества Валерия Петровна никогда не страдала, потому что вся жизнь ее была заполнена детьми, ее питомцами.
Валерия Петровна много лет, с самого окончания специального факультета педагогического института работала в интернате для слаборазвитых детей, что находится в Удельной. Интернат занимал большой двухэтажный особняк, вокруг располагался сад, довольно дикий и разросшийся. Свежий воздух и уединенность, полагала Валерия Петровна, как нельзя лучше способствуют настроению и умственному состоянию обитателей интерната, а что совсем рядом, тут же, в Удельной, находится самая большая городская психиатрическая больница, то это можно считать простым совпадением.
Валерия Петровна преподавала детям русский язык и литературу и относилась к своей работе с большой ответственностью. Кроме того, она жалела детей и привязывалась ко многим своим ученикам. Дети тоже в основном относились к ней неплохо, потому что она никогда не кричала на них, не наказывала за мелкие провинности и никогда не выходила из себя. Она вообще обладала безграничным терпением, во-первых, в силу своего выдержанного характера, а во-вторых, как уже было сказано, она относилась к своей работе с большой ответственностью и считала, что повышать голос на больного ребенка совершенно недопустимо.
Валерия Петровна часто читала специальную литературу и даже выписывала журнал «Детская психиатрия», где описывались новейшие методы лечения отклонений детской психики. Нельзя сказать, что Валерия Петровна полностью их принимала, да и понимала-то не все – ведь она не была профессиональным психиатром. Но за долгие годы работы в интернате у нее выработалась своя концепция. Не случайно интернат устроили в таком уединенном месте – детям с замедленным развитием нужен покой. Нельзя сравнивать их с нормальными детьми, надо защищать их слабую психику от внешнего беспокойного мира с его нестабильностью и преступлениями.
Все шло замечательно, пока не отправилась на пенсию старая директриса и не прислали новую, молодую и нахальную. То есть молодой не в меру она казалась только Валерии Петровне, которой было далеко за сорок, а директрисе Елене Сергеевне тридцать пять – возраст, который вполне позволяет взять на себя ответственность за руководство интернатом.
Как выяснилось вскоре и обсуждалось в интернатских кулуарах, у Елены Сергеевны была бурная биография. Она окончила медицинский институт по специальности «детская психиатрия», после чего с мужем – корреспондентом-международником уехала в Штаты на несколько лет, стажировалась в Калифорнийском университете, изучала психоанализ. По прошествии нескольких лет мужа перевели в Москву, а Елена Сергеевна почему-то вернулась в свой родной Санкт-Петербург и устроилась в интернат, да не кем-нибудь, а сразу директором. Как единодушно решил персонал, у новой директрисы огромная лапа и в РОНО, и в самом министерстве. Валерия Петровна, хоть и не принимала участия в обсуждении внешних и внутренних качеств новой начальницы, не могла не согласиться с предположениями насчет лапы.
Им, работавшим в интернате много лет, замкнувшимся в своем маленьком мирке, не дано было знать, что интернат, в сущности, доживает последние дни. Здание находилось в угрожающем состоянии, денег на ремонт взять было неоткуда. Брошенных детей с отсталым умственным развитием с годами становилось все больше, работать с ними было все труднее. То есть педагоги и обслуживающий персонал интерната, разумеется, видели и нищету, и недостаток медикаментов, и зарплату им частенько задерживали, но такое ведь никого не удивляет в бюджетной организации. А между тем горздрав и ГОРОНО пытались спихнуть друг на друга проблему интерната; оттого и выскочила на пенсию прежняя директриса, с трудом дождавшись положенного возраста, что не было у нее больше сил тянуть этот хомут.
В общем, вопрос закрытия интерната стоял на пороге, и тут подвернулась Елена Сергеевна. Чиновники из ГОРОНО и горздрава заразились ее энергией и жизнерадостностью и сказали в приватной беседе, что она молодая – ей и карты в руки: пусть ищет спонсоров и деньги, жизнь ста восьмидесяти детей зависит от нее.
Елена Сергеевна взялась за дело с огоньком. Она носилась по городу на своем «фольксвагене», искала спонсоров и деньги. В интернате замелькали разные люди на иномарках.
Валерии Петровне все не нравилось в новом директоре: ее громкий голос, ее слишком белозубая и слишком широкая американская улыбка, ее манера приходить на уроки в любое время без предупреждения, да еще приводить толпу народа. Все смотрят, детей расспрашивают, урок срывают. Дети после ухода многочисленных визитеров приходили в возбуждение, смеялись и совершенно не слушались.
Когда удавалось поймать директрису на месте, Валерия Петровна пыталась с ней поговорить, но это было трудно.
– Дорогая моя Валерия Петровна! – кричала директриса. – Почему мы должны все время подчеркивать то, что дети наши слаборазвитые? Почему мы должны им внушать, что они неполноценные? В Америке ни один инвалид не чувствует себя заброшенным! Они все живут полноценной жизнью – путешествуют, спортом занимаются! Ведь очень скоро для наших детей настанет время, когда они выйдут отсюда в ту самую жизнь, от которой мы их оберегаем! Что они там будут делать – вязать носочки?