Адрес отправителя – ад
Шрифт:
Полина Васильевна Багун открыла дверь и увидела на пороге Павла Власова. Это зрелище не доставило ей удовольствия – первого своего зятя она очень не любила.
– Здравствуйте, Полина Васильевна. – Павел постарался вложить в свой голос побольше скорбного смирения.
– Как же это ты – и без охраны? – осведомилась пожилая женщина, недобро сверкнув глазами. – Или на лестнице оставил?
– На лестнице, – стушевался Павел, – а вот вы зря сразу, не спрашивая, открываете – мало ли кто войти может!
– Ну, вот и вошел. А мне теперь бояться нечего, я уже все, что могла, потеряла.
– Я глубоко
– Это ты, зятек, можешь на публике так распинаться, – прервала его Полина Васильевна, – а ято все про твою привязанность знаю... Знаю, зачем ты приехал. Интересуешься, где синяя папочка находится? Боишься, что теперь, после смерти Алены, кто-то тому давнему делу может ход дать?
– Что вы! Зачем вы такое говорите? – Возмущение Власова выглядело вполне натурально, да и скорбные интонации в его голосе были вполне правдоподобные. – Вы никогда меня не любили, я знаю, но не будете спорить – к Алене я относился с уважением, помогал ей в меру своих возможностей. Ведь и карьеру на телевидении она сделала не без моей поддержки...
– Моя дочь всего добилась сама! У нее был талант! А если ты чем и помогал ей, так не по доброте своей душевной, не из уважения к ней, как ты тут утверждаешь, а все из-за той же синей папочки! Из страха за свою карьеру, из страха за свою шкуру!
– Полина Васильевна! – Павел с трудом сдерживался, но все же старался не сорваться на вульгарный скандал. – Полина Васильевна, неужели мы с вами будем ссориться даже в такой день? Мне казалось, что наша общая потеря должна если не сблизить, то хотя бы примирить нас...
– Общая потеря?! – Казалось, слова Павла только подлили масла в огонь. – Общая потеря? Только для меня это – потеря! Для меня Алена была всем! Всем в жизни! Ради нее я в свое время отказалась от личной жизни... Такие люди предлагали мне руку! Но я зачеркнула свою жизнь и стала жить жизнью Алены... Я все сделала для того, чтобы дать ей хорошее образование, для того, чтобы она была счастлива... Нет, никто не может понять, что я потеряла с ее смертью! Пережить единственную дочь...
Неожиданно Полина Васильевна замолчала, ненависть сошла с ее лица, как краска, сменившись тихой скорбью. Она подняла глаза на Павла и тихо сказала:
– Ты прав, Павел. В такой день ссориться негоже. Хотя я и знаю, что ты неискренен, что приехал сюда только из-за компрометирующих тебя бумаг... Ну, да бог с тобой... Отдам я тебе эту несчастную папку. Только об одном прошу: поезжай в морг, простись с ней по-человечески. Похороны скромные будут, я так решила. Не будет никаких торжественных митингов и прощаний. Вот, прощались уже с Каморным – и что из этого вышло?
Я ведь понимаю, на кладбище ты не пойдешь – не можешь себе этого позволить... ты человек государственный, заметный...– Лицо ее снова скривилось недоброй гримасой, но она справилась с собой и продолжала: – Хотя тебе и не в новинку с женами прощаться... Еще и трех месяцев не будет, как ты свою Манану похоронил. Тоже не своей смертью женщина померла. Что с ней было?
– Автокатастрофа, – угрюмо сообщил Павел.
– Ну вот, если теперь на кладбище придешь – слухи пойдут: какая еще жена, чья жена... не везет, скажут, Власову с женами... Если бы кто другой, то что людям за дело? А ты весь на виду.
Она опять замолчала, прижав руку к груди.
– Я тебя ни в чем не виню. Ты в своих поступках не волен. Но в морг-то... В морг ты можешь прийти. Там посторонних не будет,
– Полина Васильевна! – В голосе Павла прозвучала сложная смесь чувств, но понятно было, что гора свалилась у него с плеч. – Полина Васильевна! Я с тем и из Москвы приехал, чтобы с Аленой проститься. Неужели вы так плохо обо мне думаете?
– Оставь, Павел, – старая женщина слабо махнула рукой, – не будем зря воздух сотрясать. Все я про тебя знаю, изучила давно. Мое слово твердое, как сказала, так и сделаю.
– Я вам верю, – тихо ответил Павел и вышел на лестницу.
Охранник вскочил с подоконника, глянул вопросительно. Павел отвернулся и стал медленно спускаться по лестнице. В душе было двойственное чувство. С одной стороны, после того как бывшая теща обещала вернуть заветную папку, он немного успокоился. Совсем он успокоится, когда будет держать ее в руках или даже только тогда, когда собственноручно сожжет ее содержимое в укромном месте. Эх, грехи молодости! Водились тогда за ним некрасивые делишки, да и криминала кое-какого хватало. И если бы не стал он сейчас государственным человеком, то можно было бы на папочку начхать. Но в нынешнем его положении очень может ему эта папочка жизнь испортить. То есть жизнь-то, положим, – нет, но карьеру – это на сто процентов...
Когда расставались с Аленой несколько лет назад, она ему про папочку-то и бухнула. Где только раздобыла тот компромат, стерва? Я, говорит, ничего тебе плохого не сделаю. Не стану тебе жизнь портить из ревности там или еще по какому поводу. А папка эта, говорит, нужна для того, чтобы ты мне плохого не сделал. И слово свое сдержала: ни разу его папкой не шантажировала, ничего не требовала. Но теперь все образуется: у них, что у матери, что у дочери, слово твердое. Раз обещала теща папку отдать, то так оно и будет.
Павел вышел из парадного и сел в машину.
Весь вечер Надежда была очень ласкова с мужем, а на телевизор вообще даже и не взглянула. Сан Саныч очень обрадовался этому обстоятельству: созерцание собственной жены, прилипшей к голубому экрану, его порядком раздражало. Так что в этот вечер в доме Лебедевых царила чудесная атмосфера, чему способствовало еще то, что кот получил свою порцию кварцевых лучей и перестал наконец лысеть. Спать легли рано, и спала Надежда Николаевна крепко и без сновидений. Наутро муж вышел в магазин, а Надежда занялась уборкой. Вытирая пыль, она обнаружила, что кот ночью опять скинул ее часы с журнального столика. Это было его любимым занятием – сбрасывать вниз различные мелкие предметы. Надежда не очень рассердилась, потому что привыкла, к тому же часы были противоударные, и на полу у нее лежал ковер, так что все падало на мягкое. Наклонившись и отыскав часы, она вгляделась в них и удивилась, что прошло так мало времени – получалось, что Сан Саныч отсутствовал всего десять минут.
«Не может быть, – засомневалась Надежда, – чтобы прошло так мало времени, я вон сколько дел переделала».
Она перевела глаза на настенные часы и убедилась, что права: часы показывали одиннадцать, в то время как на ее маленьких наручных было десять. Часы шли, причем точно, потому что батарейку в них она меняла месяц назад. На всякий случай она справилась по телефону: все точно, одиннадцать часов две минуты. Стало быть, наручные отстают почти на час. Когда она последний раз смотрела на них?