Адриан Моул: Дикие годы
Шрифт:
Я остановился в «Украине» около Москва-реки. Снаружи гостиница напоминает шприц. Внутри она переполнена недоуменными постояльцами всех национальностей. Их смятение проистекает из нежелания обслуживающего персонала выдавать им какую бы то ни было информацию.
Например, едва ли кто-нибудь в курсе того, где именно подают еду. Думаю, никто даже не знает, подают ли ее вообще.
Сегодня утром на завтрак я съел
Американка в очереди за мной взвыла, обращаясь к мужу:
— Норм, мне нужен сок!
Норм покинул очередь и подошел к группе прохлаждавшихся официанток.
Я наблюдал, как он пантомимой изображал им апельсин — сначала висящим на дереве, затем сорванным с него. Официантки бесстрастно посмотрели спектакль, потом повернулись к американцу спиной и сгрудились вокруг переносного радиоприемника. Норм вернулся в очередь. Жена одарила его презрительным взглядом.
Она сказала:
— Мне просто необходимы какие-нибудь фрукты утром. Ты же знаешь , Норм. Ты знаешь, как всю мою систему прихватывает.
Норм скорчил мину, давая понять: он в точности помнит, что именно происходит с «системой» его жены, когда ее прихватывает. Я с нежностью подумал о связке бананов, лежащей у меня в номере.
Здесь им просто нет цены.
В девять тридцать бо льшая часть нашей группы собралась в фойе гостиницы, чтобы нанести визит на Красную площадь. Я притаился за колонной, прикладывая тампоны с перекисью водорода к четырнадцати комариным укусам, обезобразившим мою физиономию.
Двойняшки из Барнстапла — Моника и Стелла Брайтуэйз — задержали нас на десять минут, а потом уверяли, что все это время сами ждали, пока лифт доберется до их девятнадцатого этажа. В конечном итоге, мы расселись в автобусе, у которого выхлопная труба, казалось, выходила прямо в салон рядом с моим креслом. Я кашлял и задыхался от дизельных паров, тщетно пытаясь открыть окно. Водитель автобуса нацепил значок с портретом Горбачева и, судя по виду, — был в дурном настроении. Автобус остановился неподалеку от Красной площади, мы выбрались из него и столпились вокруг нашего интуристовского гида Наташи. Она подняла красно-белый зонтик, и мы побрели за ней, как стадо слабоумных овец. А когда наконец вышли на площадь, стало очевидно: здесь что-то происходит — марш протеста или какая-то демонстрация. Я потерял красно-белый зонтик из виду и заблудился в толпе. За спиной моей вдруг раздалось зловещее рычание, но сдвинуться с места я не смог.
Старушка в платке погрозила кулаком в сторону, откуда доносилось рычание, и что-то закричала по-русски. Брызги слюны вылетали у нее изо рта и оседали на мой чистый свитер. Затем толпа расступилась, рокот приблизился — и гусеницы русского армейского танка пролязгали по брусчатке в дюйме от моего правого ботинка. Танк остановился, на броню вскарабкался какой-то юнец и принялся размахивать флагом. Флаг был с серпом и молотом — такой я привык видеть повсюду. Толпа одобрительно взревела. Что происходит? Московское «Динамо» выиграло футбольный матч? Нет, тут что-то
Одна девушка с обилием синих теней на веках доверительно сказала мне:
— Англичанин, сегодня ты стал свидетелем конца коммунизма.
— Меня чуть танк не переехал, — ответил я.
— Доблестная смерть, — согласилась она.
Я полез в карман за бананом — поднять уровень сахара в крови. Очистил его. Глаза девушки наполнились слезами. Я предложил ей кусочек, но она не поняла моего жеста и закричала что-то по-русски. Толпа орала и улюлюкала. Девушка повернулась ко мне и объяснила, что кричала она «При Ельцине бананы — для всех!» Толпа подхватила клич. Затем девушка съела мой банан.
— Символический жест, разумеется, — сказала она.
Когда я вернулся в свой номер, у меня под дверью сидела на стуле дюжая девица. На ней было сильно декольтированное миниплатье из коричневой парчи.
— А, мистер Моул, — сказала она, — меня зовут Лара. Я пришла к вам в номер — спать, конечно же.
— Это входит в программу «Интуриста»? — спросил я.
Лара ответила:
— Нет. Я, конечно же, влюблена в вас.
Она вошла следом за мной в номер и прямиком двинулась к связке бананов, лежавшей на тумбочке. Взглянула на них похотливо, и я все понял. Ей хотелось не меня — ей хотелось бананов. Я дал ей два. Она ушла. Совокупление с ней могло бы нанести мне травму. Ноги у нее — как секвойи в Калифорнии.
Бо льшую часть ночи пролежал без сна, расчесывая комариные укусы и сожалея о своем скоропалительном решении: интересно, как сейчас разлетаются слухи о моих бананах? На следующий день все улицы были заполнены бунтующими москвичами, поэтому пришлось просидеть в отеле.
После обеда (черный хлеб, свекольник, усохший кусочек мяса, одна холодная картофелина) я вернулся в номер и обнаружил, что бананы исчезли. Я пришел в ярость.
Пожаловался Наташе, но она лишь сказала:
— У вас было десять бананов? — Взгляд ее затуманился, но затем она рявкнула: — Конечно, следовало хранить их в сейфе гостиницы. Теперь они наверняка гуляют по черному рынку.
Леонарда Клифтона я отыскал в мрачном подвальном баре. Произошел переворот против Горбачева, а затем — контр-переворот Бориса Ельцина.
— Для советского коммунизма — плохая новость, — сказал Леонард. — Но для Иисуса — хорошая.
В Англию! В Англию! В Англию!
Я жажду вернуться к себе на чердак.
Лежу в постели, изможденный и изуродованный. Ну почему на свете существуют комары? Почему? Кассандра утверждает, что они — «сущностно важное звено трофической цепи». Так вот, я, Адриан Моул, с радостью бы это звено отправил в унитаз — и если пищевая цепь распадется, и весь мир умрет от голода, значит так тому и быть.
Написал в «Инородные Части Света», грозя пожаловаться на них в Ассоциацию Британских Турагентов, если не получу обратно все свои деньги, плюс компенсацию за двойную травму, нанесенную мне комарами и революцией.