Адриан. Золотой полдень
Шрифт:
Она сделала паузу, потом с грустной улыбкой призналась.
— А у меня никогда не будет детей.
Теперь они обе заплакали.
— Это такое горе, — с трудом выговорила императрица. — Я так хочу маленького.
— У тебя еще все впереди.
— Нет, я никогда больше не смогу родить.
— Почему?
— Ты все хочешь знать! — Сабина засмеялась и погрозила ей пальчиком. — Подумай о том, что тайна императрицы является государственной тайной. Это может стоить тебе головы.
— Я не настаиваю
— Хорошо, я скажу. Я сделала так, чтобы у меня случился выкидыш.
— Бедная!.. — прошептала Тимофея. — Зачем?
— Чтобы
— За что. Он — достойный человек. Он даже не пытался овладеть мной.
— Этого не может быть! — гневно возразила императрица.
— Может.
— Значит, он стал лучше… — прошептала она. Потом уже вслух добавила. — Нас женили, когда мне было тринадцать, у меня только — только прошли первые… ну, ты понимаешь?
Тимофея кивнула.
— Я и подумать не могла, что мужчина может быть зверем.
— Он?..
— Ну да. Я отбивалась, кричала, но что я могла поделать, ведь он такой здоровый. Когда я почувствовала, что забеременела, я в отместку вызвала повитуху.
— Ну и?..
— Да. С тех пор мы держимся на расстоянии. Правда, порой он бывает предупредителен, начинает ухаживать. Особенно в последнее время. Приходится уступать. Просто я каждый раз боюсь, что он вновь озвереет. А вот и бани нашего великого дядюшки.
* * *
Вечером, за час до захода солнца, в дверь дома Лонгов постучали. Таупата, весь день проторчавший в прихожей, встрепенулся, предупредил привратника, чтобы «тот не спешил» и дождался, пока «наш Ларций» спустится в атриум», затем со всех ног бросился предупредить хозяина. Однако префект, испытавший не меньшее нетерпение, сам уже спешил ему навстречу.
Впереди, как и следовало ожидать, шествовала Зия, накинувшая по этому случаю лучшую свою палу* (сноска: Верхняя одежда римских гражданок) и украсившую голову диадемой из янтаря, оправленного золотом. Тем самым она намеревалась сразу показать, кто в доме хозяйка. Вслед за Лонгом в атриум постепенно начали проникать все, кто проживал в доме. Даже рабы и рабыни побросали дела и собрались в проходе, ведущем из перистиля в парадный зал под открытым небом. Дальше им пути не было, без приказа рабам запрещалось появляться в атриуме.
Как только Тимофея вышла во внутренний, украшенный колоннами из зеленоватого мрамора, дворик, все обомлели. Преступница была прекрасна — на ней был надет роскошный, расшитый мелкими золотыми розочками, лиловый хитон. Волосы были завиты и спускались локонами по обеим вискам, на голове маленькая корона, ловко прикрепленная к темным волосам. Глаза были синие, как морская глубь.
Тимофея остановилась у внутреннего бассейна, поклонилась и неуверенно выговорила.
— Мир вашему дому.
Голосок у нее был тоненький, дрожащий.
Глаза у Зии округлились. Вместо приветствия, ни мало не смущаясь, она спросила.
— Теперь в тюрьме преступникам выдают царские одежды? Присылают парикмахеров?
— Нет, — тихо ответила Тимофея. — Обо мне позаботилась добрая душа. Здравствуй, Ларций. Неужели я вновь вижу тебя? Если бы ты знал, как я рада.
— Я тоже, — вымолвил хозяин и, протянув руки, поспешил к гостье.
От женщины исходил тончайший аромат. У Ларция закружилась голова. Что-то пропело в душе — мечты сбываются. Он взял Тимофею за руки и повел к домочадцам. Все сразу обратили внимание, что прелестница держалась скромно, двигалась мелкими шажками, здоровалась и знакомилась с достоинством, как требует обычай.
— Ты попала в порядочный дом. Веди себя достойно, и тебе здесь всегда будут рады. Меня зовут Зия, можешь называть меня госпожой.
Толпа в атриуме замерла.
Тимофея подняла голову, глянула остро, насмешливо.
— Не пристало, — ответила она, — полноправной римской гражданке называть вольноотпущенницу госпожой. Скорее ты должна называть меня д'oминой, но я не требую от тебя ни любви, ни уважения, ни покорности. Живи, но не вздумай путаться у меня под ногами.
Зия отпрянула. Она страшно побледнела, потом оглянулась по сторонам, бросила растерянный взгляд на Ларция, тот был невозмутим. Наложница решительно повернулась и ушла в свои комнаты на втором этаже.
Некоторое время в зале под открытым, заметно темнеющим небом еще держалась настороженная тишина. Затем послышались голоса, наконец, все заговорили, засмеялись разом. Раздались аплодисменты. Молодые девушки, дочери вольноотпущенниц, проживавшие в доме, даже девочки — рабыни бросились к гостье, взяли ее за руки. Тимофея радостно отвечала на рукопожатия.
День закончился приглашением Тимофеи к матери Ларция Постумии Лонге. Тимофею провели в дальние комнаты, где старушка доживала последние дни. Сквозь редкие, забранные решетками отверстия в стене, был виден закат, мощно полыхавший над Римом.
Тимофея, оробев до задержки дыхания, переступила через порог и оказалась в темной маленькой каморке, заставленной сундуками и ларями. Росписи, когда-то оживлявшие стены, теперь почти совсем стерлись. Только местами проступали контуры божественных фигур, орошавших землю дождем, море туманом, горы снегопадом.
— Подойди ближе, — послышалось из угла, где на столбе для подвесных ламп тускло горело несколько светильников. Возле столба стояло кресло, оттуда и доносился голосок. Постумия и раньше была невелика ростом, а теперь она совсем утопала в кресле, в котором когда-то любил сиживать ее супруг Тит Корнелий Лонг.
Тимофея поклонилась старушке.
— Ты действительно очень миленькая, — выговорила Постумия Лонга.
— Спасибо, — прошептала гостья.
Постумия жестом указала на небольшую скамеечку у ее ног.
— Присядь, расскажи о себе.
Тимофея присела.
— Я родом из Атталии…
— Это я знаю, — перебила ее Постумия. — Ты расскажи, что привело тебя в наш дом? Как поступишь с Зией, ведь ты будешь вправе распоряжаться ею, если мой сын заключит с тобой брачный союз.
— Нет, госпожа, — ответила Тимофея. — Я знаю, от чего ты хотела бы предостеречь меня. Твоя тревога мне понятна. Мало быть гражданкой Рима, чтобы вступить с твоим сыном в законный брак. Мне об этом известно. Поверь, если Господин не дал мне счастья в этой юдоли, зачем же я стану портить жизнь тому, кто искренне пожалел меня, наградил несколькими днями счастья. Твой сын отнесся ко мне по — доброму, со мной это бывало так редко. Я много думала о нем, и Бог дал мне, грешнице, лицезреть чудо — он встретил меня в Таррацине. Мой отец всегда мечтал вернуться в Италию, ведь он родом из Кампании. Он рассказывал, что Италия похожа на сказку, и я теперь убедилась, он был прав. Я любила своего отца, и не думай, что слово «верность», «честь», «благодарность» для меня пустые звуки. У меня предчувствие, что я недолго проживу под этой крышей. Тем более я не хотела бы навлекать опасность на ваш дом. Я не хочу, чтобы Ларций страдал из-за меня.