Адская ширма
Шрифт:
— Мы? Кто это «мы»? — усмехнулся Кобэ, удивленно приподняв брови. — У вас тут что же, Масаёси, целый штаб или просто морг? Или, быть может, вы свели близкое знакомство с покойной госпожой Нагаока?
Шустрый человечек весело загоготал.
— Разумеется, последнее. У нас с ней обычные рабочие отношения, зато какие близкие и, я бы сказал, не лишенные страсти. — Он подмигнул Акитаде, который молча насупился.
— А я вот пришел с другом, — объяснил Кобэ. — Его зовут Сугавара. Он не в меру любознательный парень и обожает разгадывать всякие задачки, особенно дела, которые веду я. Поскольку он изъявил желание взглянуть
Акитада сухо кивнул новому знакомому. Ему очень не понравилось насмешливое отношение доктора к мертвому телу уважаемой замужней женщины.
Масаёси если и заметил эту холодность, то не подал виду.
— А я наслышан о вас, — сказал он. — Помнится, в свое время много разговоров ходило о том, как вы ловко навесили на этого торговца шелком убийство девицы из веселого квартала.
Акитада едва не задохнулся от гнева.
— Никто на него ничего не вешал. Этот человек был виновен в преступлении. К тому же это было давно, и вам вряд ли известны все факты. Медицинского освидетельствования там, кстати, не требовалось. Впрочем, позже я получил кое-какие полезные советы от одного из ваших коллег, но, уж конечно, в том, что касается профессионализма, они ни в какое сравнение не идут с вашим мнением. Кстати, будьте любезны, поделитесь им со мной по поводу данного случая.
Глазки у Масаёси заблестели.
— Ага! Теперь-то мне понятно — у нашего начальства появился союзник. Ну уж нет, так нечестно, я не буду говорить первым. Скажите-ка сначала вы, что думаете по поводу ее смерти.
Раздраженный панибратским тоном, Акитада все же согласился и приступил к осмотру тела. Супруга Нагаоки была, насколько ему помнилось из той встречи у монастырских ворот, среднего роста, имела красивые формы и бледную кожу. Если не считать искромсанных в кровавое месиво лица и шеи, никаких других ран на теле не наблюдалось. Не смущаясь ее наготой, на которую ему довелось насмотреться в банях и во время летних купаний, Акитада склонился над мертвой женщиной, внимательно исследуя ее красивые ноги и руки, маленькие упругие груди, плоский живот и округлые бедра.
— Она была красива и молода, лет двадцати с небольшим, и вела подвижный образ жизни, — заключил он и принялся осматривать ступни ног, ладони и пальцы рук. — Кожа слишком нежная и белая для простой крестьянки, руки и ноги знали хороший уход, вот только… — Он пощупал ее бедра и предплечья, потом, поджав губы, распрямился.
Кобэ нетерпеливо заглянул ему в глаза:
— Ну так что там? Как она умерла?
Акитада окинул взглядом чудовищные раны, нанесенные убийцей. Некоторые из них могли быть смертельными. Они начисто уничтожили лицо, почти перерубили шею и глубокими рубцами покрывали плечи.
— Удары, полагаю, нанесены мечом. Ни один нож не способен так глубоко рассечь тело, а вот раны от меча обычно выглядят именно так. Я их много повидал. — Отогнав внезапно нахлынувшие неприятные воспоминания, Акитада снова опустился на колени, чтобы более обстоятельно изучить раны. — Странно, — пробормотал он. — Она, по-видимому, лежала распростертая. Тот, кто орудовал мечом, похоже, стоял над ней, потому что раны глубже наверху, а книзу довольно поверхностны. Кроме того, он, а может быть, это была женщина, явно перерезал горло умышленно, так как для этого понадобилось зайти с другой стороны.
— Ага! — воскликнул Кобэ и бросил победоносный взгляд на Масаёси.
Тот усмехнулся и спросил:
— Что-нибудь еще?
Акитада все еще разглядывал тело, щупая его своим длинным указательным пальцем. Лицо представляло собой совершенное крошево из запекшейся крови, хрящей и костей, белеющих среди красной плоти. Один глаз был закрыт, другого попросту было не видно в этом кровавом месиве. Из черного от запекшейся крови рта торчали сломанные зубы. Одним словом, лицо это уже больше ничем не походило на человеческое. Акитада подавил в себе неприятный приступ дрожи.
— Крови маловато, — сказал он наконец, потом посмотрел на Масаёси и посуровел. — Это означает, что она была уже мертва, когда ее кромсали мечом. Не так ли?
— Великолепно! — хлопая вл адоши, воскликнул Масаёси тоном учителя, довольного успехами старательного ученика. — Только вот как тогда она умерла?
Раздраженный насмешливым тоном лекаря, Акитада снова устремил взгляд на тело. Никаких ран на нем не было, если не считать превращенных в крошево лица, шеи и груди. Тогда он осторожно перевернул мертвую женщину на живот. Шелковистые волосы были завязаны на затылке бантом, когда-то белым, а теперь потемневшим от засохшей крови. На спине ран тоже не наблюдалось.
— Может, на голове?.. — пробормотал Акитада, ощупывая череп под волосами.
Вся кровь из ран на лице и груди стекла потом вниз, пропитав волосы и бант. На черепе никаких ран или вмятин от удара твердым предметом тоже не оказалось.
— Нет, — сказал Акитада, сидя на корточках и задумчиво глядя на тело. — Если исключить отравление, то причина смерти, должно быть, скрыта под этими ранами. Лицо и горло так сильно искромсаны, что трудно определить, отчего она умерла, но версий может быть множество. От стрелы или ножа, попавшего в глаз или в рот, или, например, в горло. Только в последнем случае она бы сильно истекла кровью, и это было бы заметно.
— Ну и ну! Я прямо потрясен, — закивал Масаёси, оскалившись в широкой улыбке. — Чему-то вас, молодых да благородных, все-таки учат. — Тон его на этот раз был откровенно оскорбительным.
Акитада медленно поднялся на ноги. С высоты своего роста он посмотрел на коротышку-лекаря и холодно сказал:
— Из ваших слов мне понятно, что вы ровным счетом ничего не смыслите в благородном образовании.
При настоящих обстоятельствах вам было бы лучше попридержать свой язык. Ваши, судя по всему, нездоровые интересы привели вас на это поприще, так что если хотите на нем остаться, ведите себя сдержаннее.
При этих словах Кобэ, до сих пор внимательно слушавший, усмехнулся, что означало то ли удивление, то ли удовлетворение. Зато лекарь, вдруг изменившись в лице, сухо и демонстративно поклонился и проговорил:
— Прошу прощения, господин. Я забылся.
Этот человек был явно склонен говорить лишнее, и Акитаде совсем не понравилась его манера извиняться, но он сдержал гнев. Он не любил унижать людей, занимающихся каким-нибудь полезным делом, но этот лекарь позволял себе чрезмерные вольности. Да и кем он был для Акитады с его высоким государственным званием? Всего лишь мелким исполнителем. Поэтому Акитада лишь сказал: