Адская ширма
Шрифт:
Так мудрый старик увещевал своего хозяина, пока тот, озадаченный, тащил за ним коробку. Перед самой дверью в кабинет отца Акитада сделал последнюю попытку воспротивиться:
— Мой отец сделал все возможное, чтобы не дать мне занять его место. Не удивлюсь, если он начнет наведываться в эту комнату, когда я поселюсь в ней.
Тут уж Сэймэй не сдержал усмешки.
— Ну, вы сейчас говорите прямо как Тора. Не верю я вам. И в любом случае следует помнить старую мудрость: «Горько терпение, да сладки плоды его». Вы представить не можете, как мечтал я все эти долгие годы об этом дне. Надеялся, что доживу все-таки
Акитада был потрясен этими словами. Старик был его спутником в течение всей жизни, он делал все, чтобы оградить его в детские и отроческие годы от гнева отца и равнодушия матушки, но никогда при этом не позволял себе какой-либо критики в их адрес. Его верность семье Сугавара была незыблемой, и превосходило ее только одно чувство — любовь к юному Акитаде. Сейчас Акитада был так глубоко тронут, что, как ни старался, не смог скрыть этого.
— Ну что ж, будь по-твоему, — сказал он и втащил коробку в кабинет.
Там он первым делом огляделся по сторонам. Двери на веранду были закрыты, поэтому в комнате было темновато и пахло затхлостью и плесенью.
Хорошо знакомые ему стеллажи вдоль одной стены пустовали. Исчезли также настенные свитки с изречениями китайских мудрецов и страшная картина с изображением Эммы, властителя подземного мира, карающего праведным судом души падших грешников. Эта картина всегда нагоняла особенный ужас на юного Акитаду, когда он являлся в кабинет отца в ожидании наказания. Сходство между отцом и мрачным карающим судией было до того разительным, что у Акитады никогда не оставалось сомнений, почему эта картина занимала самое видное место в комнате.
Широкий лакированный стол черного дерева был тоже расчищен от отцовских вещей — не осталось здесь ни его писчих принадлежностей, ни лампы, ни его личной маленькой жаровенки. Царил здесь только дух сурового осуждения, которому неведомо прощение. Акитада с содроганием подумал о том, следует ли ему впускать сюда собственного сына.
Сэймэй распахнул двери на веранду. Холодный, свежий воздух ворвался в комнату. Узкая тропинка в маленьком садике вела к пруду, засоренному опавшей листвой. В детстве Акитаде не разрешали играть здесь. Сэймэй запричитал при виде такого запустения, но Акитада поспешил выйти наружу — прочь из ненавистной комнаты. Он подошел к пруду и заглянул в его черные воды. В глубине под их холодной толщей он различил какое-то поблескивающее движение. Подобрав с земли обломок крошечного прутика, он бросил его в воду, и тут же одна за одной на поверхность поднялись разноцветные рыбки. Красные, золотистые, серебристые, пятнистые и однотонные, они жадно открывали рты в ожидании угощения. Этих милых рыбок обязательно полюбит Ёри.
— Ну что ж, — сказал Акитада, — если кое-что здесь изменить, то комната может стать пригодной.
Сэймэй, озабоченно наблюдавший за хозяином с веранды, вздохнул с облегчением.
— Госпожа уже выбрала ширмы, подушки и занавеси для этой комнаты. Ну и конечно же, сюда принесут ваши книги, кисти, памятные вещицы с севера, ваши чайные принадлежности, зеркало, платяной сундук и ваш меч.
— Понятно. И не забудь еще поставить свой стол рядом с моим, — с улыбкой сказал Акитада. — Потому что я не собираюсь работать тут один.
Сэймэй поклонился:
— Все будет выполнено. — Глаза старика
Акитада вошел за ним следом и, придав голосу строгости, сказал:
— Пойду позабочусь о лошадях и пришлю тебе Тору. А тебя я попрошу отправить моему зятю Тосикагэ весточку — сообщи ему, что моя семья прибыла.
— Я взял на себя смелость и уже сделал это, господин.
— Я так и знал. — Акитада с сыновней нежностью коснулся плеча старика, с горечью отметив про себя, каким щуплым и дряхлым тот стал. — Я всегда буду считать тебя своим настоящим отцом, Сэймэй, — сказал он, чувствуя слезы теперь уже и в собственных глазах.
Сэймэй только посмотрел на него и зашевелил губами, но так ничего и не сказал — просто накрыл руку Акитады своей старческой корявой ладонью.
Только к середине дня Акитада закончил дела в конюшне. Большая часть строения была разрушена много лет назад, когда он был еще ребенком. Финансовое положение семьи Сугавара не позволяло содержать ни лошадей, ни быков, ни обслугу для них. Потом у оставшейся части развалилась крыша, вороха мокрых листьев покрывали теперь гниющие доски там, где некогда стояли лошади.
Акитада застал Тору и Гэнбу за работой — они воздвигали грубую, нетесаную стену, отделявшую крытую часть конюшни от пустующих стойл, предоставленных всем природным стихиям. Оставлять животных без крова в такой холод не отважился бы никто. Четыре лошади Акитады и пара быков, тащивших повозки через всю страну, топтались сейчас вместе в наиболее пригодной части конюшен, где у них под ногами имелся сухой пол и свежая солома.
Крупный серый жеребец, полученный Акитадой в подарок от благодарного князя, повернул к хозяину свою красивую морду и приветствовал его тихим ржанием. Акитада подошел к животному и погладил его, а потом и трех других — гнедую кобылку и двух меринов темной масти. Они проделали немалый путь, сумев остаться в рабочей форме. Принадлежавшая Тамако кобылка была мельче других лошадей, зато прекрасно сложена. Теперь они смогут выезжать верхом на прогулки за город. А вскоре он, видимо, сможет приобрести лошадку еще и для сына.
Позаботиться о лошадях было сейчас для Акитады важнее, чем разбирать книги, поэтому он трудился не покладая рук наравне со своими самураями. Гэнба, настоящий здоровяк, широкоплечий и мускулистый, в прошлом был борцом. В борьбе он упражнялся в свободное время и сейчас только порядком растерял свой привычный вес и вечно ходил голодным, в мыслях представляя себе всякую разную еду.
Тора же, большой охотник до юных красоток, сейчас, за неимением оных, с удовольствием занимался плотницкой работой. Очень давно, еще расследуя свое первое дело, Акитада случайно спас этого бывшего воина от обвинения в убийстве, и с тех пор Тора верно и исправно служил ему.
К вечеру морозец стал крепчать, но физический труд согревал их, а за разговором время проходило незаметно.
Гэнба с Торой с интересом слушали рассказ хозяина о событиях в горном монастыре. Но когда Акитада поведал об адской ширме и о мастерской художника близ храма Безграничного милосердия, Тора прекратил заколачивать гвозди и в ужасе уставился на хозяина.
— Там живут духи! — заявил он. — Голодные и жирные, как мухи. И каждое утро местные служки выгребают оттуда недоеденные части человеческих тел.