Адский мир
Шрифт:
Разведчица тихо засмеялась:
— Ошибка, доктор. Чужие всегда чужие, где бы мы их ни нашли. Только так.
— А хороший чужой — мертвый чужой, — дополнил Корби. — Разведчица, я прав?
Кристел улыбнулась:
— Точно, господин морской пехотинец.
— Как вы можете это оправдывать? — гневно воскликнула де Шанс. — Все живое имеет что-то общее. У нас те же мысли, чувства, надежды и потребности…
— Вы когда-нибудь встречали чужого? — спросила Кристел.
— Нет, но…
— С ними не многие встречались. — Кристел затянулась сигаркой, выпустила изо рта идеальный круг дыма и долго смотрела на него. — Экстрасенс,
— Но здесь может быть и по-другому, — с трудом выдавил из себя Линдхольм. — Если мы мирно войдем в контакт с туземцами и образуем какой-то союз…
— То Империя потом это обнаружит, — заключил Хантер. — И положит всему конец.
— Но почему? — не могла успокоиться де Шанс. — Какое им дело?
— Все чужие представляют неизвестность, — сообщил Корби. — А Империя боится неизвестного. Только и всего. Да что тут удивительного? Неизвестное всегда может подорвать существующую власть.
— Иногда у них есть основания бояться. — заметила Кристел. — Я была на Гренделе, когда Спящие проснулись.
Воцарилось молчание. Наконец Линдхольм сказал:
— Я думал, там никто не выжил.
Радости в улыбке Кристел не было:
— Мне повезло.
— Полагаю, — вмешался Хантер, — для одного дня болтовни больше чем достаточно. Собирайтесь, ребята. Возьмите только самое необходимое, самый минимум. Не забывайте, все придется тащить на себе — и, может быть, на бегу. Через тридцать минут все докладывают о готовности убыть. Не опаздывать, или рискуете остаться. Время пошло.
Один за другим члены группы скрылись в катере. Корби, замыкавший череду, поглядел на Линдхольма.
— Чужой город, — мягко сказал он. — Свен, ты когда-нибудь видел чужого?
— Думаю, нет, — ответил Линдхольм. — Для этого есть разведчики. На Голгофе я встретил однажды Упыря, но он был не совсем чужой. А ты? Чужого видел?
— Пока нет. — И Корби погрустнел. — Надеюсь, у разведчицы хватит ума не принимать решения за нас. Потому что помощи мы не дождемся.
Глава 2. В ЛЕСУ, ГДЕ ЦАРСТВУЕТ НОЧЬ
Серебряное солнце высоко стояло в бледно-зеленом небе. Под яркими лучами лежал застывший и пустой мир, ни один звук не нарушал тишину. Туман исчез, рассеявшись на солнце, но день не стал теплее. Адская группа осторожно продвигалась в утреннем покое, гуськом, готовая каждую секунду выхватить оружие. Вокруг не было зверей, в небе — птиц, отсутствовали и насекомые. Неизменное молчание начинало раздражать и тревожить. Тишина сразу поглощала мягкие шаги группы, не шелестел даже ветер.
Хантер поправил вещмешок и попытался забыть о расстоянии, отделявшем его от чужого города. Ноги болели, отказывалась служить спина, а до города оставалось еще девять или десять миль. Но хуже всего было то, что к нему вернулось прежнее ощущение наблюдаемого. На краткое время оно покинуло капитана, но едва они спустились с катера, возвратилось — более сильное, чем прежде.
Хантер нахмурился. Раньше он не испытывал такого беспокойства даже идя в бой. Даже в самых паршивых ситуациях, когда его охватывал беспричинный страх. Капитан
Только не сейчас. Ради Бога, только не сейчас!
Хантер яростно боролся со страхом, отказывался уступать, и постепенно тот пошел на убыль. Капитан вздохнул с некоторым облегчением, но не стал обманываться относительно полной победы. Он знал: страх готов вернуться, как только человек ослабеет. Волосы на затылке еще стояли дыбом. Не проходило и чувство, что за ними наблюдают. Постоянно хотелось остановиться и оглядеться, но Хантер продолжал движение. Капитан не желал демонстрировать остальным свою нервозность.
Он поднял руки ко рту и подышал на них. Уже несколько часов, как рассвело, а температура едва поднялась выше точки замерзания воды. Хантер потер руки и подумал, что Империи следовало бы включить зимнюю одежду в список необходимого снаряжения. От обогревательных элементов, вшитых в форму, толку было не много. Сейчас капитан согласился бы обменять дисраптер на добрую пару толстых перчаток.
Лес приближался, и Хантер разглядывал его, сохраняя беспристрастие. Казалось, группа вот-вот углубится под деревья, но чрезмерное освещение искажало расстояния. Они шли к границе растительности уже почти час, но только теперь лес стал менее таинственным.
Хантер недовольно поморщился. То немногое, что было видно, не вдохновляло. Тесно сгрудившиеся огромные деревья тянулись к самому небу. Мощные черные стволы причудливо изгибались, кроны были отталкивающего темно-желтого цвета. Листья оказались всех форм и размеров, кривые ветки в беспорядке поднимались вверх и свисали до земли.
Почва на подходе к лесу потрескалась, из провалов в грунте лезли пучки зубчатой травы. Когда группа подошла непосредственно к границе леса, трава стала гуще, поднимаясь местами на два фута. Хантер остановил людей, чтобы Уильямс тщательно рассмотрел ее. Доктор опустился на колени и внимательно изучил один из пучков, не касаясь его. Отдельные травинки, плоские и широкие, были окрашены бледно-лиловым цветом и имели странные прожилки, весьма напоминающие ребра.
— Занятно, — сказал Уильямс. — Трава фиолетовая, а листья на деревьях желтые. Растительность обычно имеет один цвет, тем более в одинаковых условиях.
— Возможно, они получают питание из разных источников? — предположил Хантер.
— Допускаю, — согласился Уильямс. — Возьму несколько образцов и предложу их потом компьютеру.
Хантер посмотрел на разведчицу, та равнодушно кивнула:
— Возражений нет, капитан. Все прививались по полной программе.
— Хорошо, — принял решение Хантер. — Действуйте, доктор. Думаю, всем не мешает немного отдохнуть.
— Конечно, — подтвердил Уильямс и посмотрел на Корби. — Молодой человек, сорвите мне пучок, а я пока приготовлю мешок для образцов.
Корби, пожав плечами, присел на корточки около ближайшего травяного пятна. Дернул траву, ойкнул и выпустил пучок.
— Что такое? — поинтересовалась Кристел.
Корби разжал ладонь и уставился на руку. Пальцы были перечеркнуты длинными порезами. На иссушенную почву капала кровь. Неповрежденной рукой он залез в карман, вытащил отвратительно грязный носовой платок, осторожно приложил его к ранам, потом выпрямился и посмотрел на Уильямса — скорее не с болью, а злобно: