Адское Воинство
Шрифт:
XLI
Три часа спустя Адамберг открыл глаза, разбуженный ошалевшей мухой, которая с громким жужжанием носилась по всей комнате, не замечая, как до этого не замечал Эльбо, распахнутого настежь окна. Когда он проснулся, первая его мысль была не о Кромсе и Мо, оказавшихся на краю пропасти, не о жертвах Владыки Эллекена, даже не о старой Лео. Он думал только об одном: почему он считал, что куртка, которую Мортамбо носил в камере, была синей, хотя на самом деле эта куртка была коричневой?
Он открыл дверь, насыпал на порог корм, чтобы выманить Эльбо из туфли и заставить отойти от нее на метр, и направился на кухню варить кофе. Там уже сидел Данглар, молча склонившись над газетой,
— «Ордебекский репортер» пишет, что от сыщиков из Парижа пользы как от козла молока. Это я кратко излагаю.
— Они не так уж неправы, — сказал Адамберг, заливая кипятком кофе.
— Они напоминают, что в тысяча семьсот семьдесят седьмом году был случай, когда Владыка Эллекен, как нечего делать, раздавил сапогом маршальский суд.
— С этим тоже не поспоришь.
— Но тут есть один нюанс. Он никак не связан с расследованием, и все же я о нем задумался.
— Если вы о сердце Ричарда, то о нем думать не стоит, Данглар.
Адамберг оставил кипящий чайник на плите и вышел во двор. Данглар покачал головой, поднял свое большое тело, показавшееся ему вдесятеро тяжелее обычного, и долил воду в кофейник. Потом подошел к окну и стал смотреть, как Адамберг расхаживает взад-вперед под яблонями, засунув руки в карманы вытянувшихся брюк, с пустым, ничего не выражающим — так показалось Данглару — взглядом. Майор не знал, как быть с кофе: нести его во двор или выпить в одиночку, ничего не сказав Адамбергу? Размышляя над этим, он краем глаза поглядывал в окно. Вдруг Адамберг исчез из поля зрения, затем вынырнул из погреба и зашагал обратно к дому какой-то чересчур быстрой походкой. Он сел, вернее, плюхнулся на скамейку без обычной гибкости в движениях, положил раскрытые ладони на стол и, не говоря ни слова, уставился на Данглара пристальным жестким взглядом. Данглар, который в теперешней ситуации не считал себя вправе задавать вопросы или делать замечания, поставил на стол две чашки и, за неимением лучшего занятия, принялся разливать кофе, как образцовая супруга.
— Данглар, — сказал Адамберг, — какого цвета была куртка на Мортамбо, когда его допрашивали в жандармерии?
— Коричневая.
— Точно. А мне показалось, что синяя. В общем, потом, вспоминая, я сказал «синяя».
— И что? — осторожно спросил Данглар: сосредоточенность комиссара на одной мысли тревожила его даже сильнее, чем блеск, порой вспыхивавший в его похожих на водоросли глазах.
— А почему я так сказал, Данглар?
Не отвечая, майор поднес чашку к губам. Ему очень хотелось добавить в кофе каплю кальвадоса, как делали местные жители, «чтобы разогнать кровь», но он решил, что возлияния в три часа дня могут снова разжечь уже начавший утихать гнев Адамберга. Особенно после сообщения о заметке в «Ордебекском репортере», где говорилось, что от парижских сыщиков пользы как от козла молока. И еще там было написано — Данглар решил скрыть это от комиссара, — что они понимают в своем деле как свинья в апельсинах. А может быть, Адамберг унесся мыслями так далеко, что просто не заметит шалость майора. Данглар уже собирался встать и взять бутылку, когда Адамберг вдруг вытащил из кармана пачку фотографий и разложил перед ним на столе.
— Это братья Клермон-Брассер, — сказал он.
— Понятно, — сказал Данглар. — Это те фотографии, которые дал вам граф.
— Да. Вот так они были одеты на том самом приеме. Это Кристиан в синем костюме в тонкую полоску, а это Кристоф в куртке яхтсмена.
— Какой вульгарный, — тихо заметил Данглар.
Адамберг достал мобильник и показал Данглару серию снимков.
— А вот фото, которое прислала Ретанкур. В этом костюме был Кристиан, когда поздно вечером вернулся домой. Костюм
— Значит, так оно и было, — сказал Данглар, рассматривая картинки в телефоне.
— Кристиан — в синем костюме в полоску. Видите? В синем, а не в коричневом.
— Верно.
— Так почему у меня в памяти отложилось, что куртка Мортамбо была синяя?
— Потому что вы ошиблись.
— Потому что он переоделся, Данглар. Теперь улавливаете связь?
— Честно говоря, нет.
— Понимаете, в глубине души я знал, что Кристиан переоделся. Так же, как Мортамбо.
— А зачем Мортамбо переоделся?
— Да плюньте вы на Мортамбо! — разнервничался Адамберг. — Вы как будто нарочно не хотите меня понять.
— Не забывайте, я все-таки побывал под поездом.
— Действительно, — признал Адамберг. И продолжал: — Кристиан Клермон тем вечером переоделся, я это знал уже несколько дней, хоть не отдавал себе отчета, мысль об этом прямо изводила меня, так что в результате я даже принял коричневую куртку Мортамбо за синюю. Синюю, как пиджак Кристиана. Посмотрите внимательно, Данглар: вот костюм, в котором Кристиан был на приеме, а вот костюм, сфотографированный Ретанкур, то есть тот, в котором он вернулся домой.
Адамберг положил перед Дангларом фотографию, полученную от графа, и телефон. В этот момент он вдруг заметил, что перед ним стоит кофе, и залпом выпил полчашки.
— Ну что, Данглар?
— Если бы вы мне не сказали, я бы ничего не заметил. Костюмы одного цвета и на первый взгляд кажутся одинаковыми, но на самом деле они разные.
— Вот видите!
— На втором пиджаке полоски не такие тонкие, отвороты шире, проймы уже.
— Вот-вот, — улыбаясь, повторил Адамберг. Затем встал и принялся широкими шагами расхаживать по комнате от камина до двери. — Вот. Кристиан ушел с приема около полуночи, а домой вернулся около двух. За это время он переоделся. Переоделся очень ловко, разница едва заметна, но все же есть. Костюм, который он на следующий день отправил в чистку, — не тот, в котором он вернулся домой, тут Ретанкур не ошиблась. Но это именно тот костюм, в котором он был на приеме. Почему его срочно надо было почистить, Данглар?
— Потому что от него воняло бензином, — ответил майор и впервые слабо улыбнулся.
— А бензином от него воняло потому, что Кристиан поджег «мерседес», где сидел его отец. И еще кое-что, — добавил он, ударив ладонью по столу. — Перед тем как вернуться домой, он коротко остриг волосы. Посмотрим на фото: на приеме у него пышная шевелюра, прядь волос свешивается на лоб. Видите? А когда он вернулся, волосы, по словам уволенной горничной, были острижены совсем коротко. Потому что их опалило огнем — как часто бывало с волосами Мо, — и они стали неровными. Чтобы скрыть это, он их коротко остриг, а заодно и переоделся. А что он говорит лакею на следующий день? Говорит, что ночью, потрясенный гибелью отца, остриг себе волосы в знак траура. В общем, Кристиан Фитиль.
— Да, но прямых улик против него нет, — сказал Данглар. — Ретанкур сфотографировала костюм не в тот вечер, когда произошло убийство, и чем мы докажем, что она — или горничная, которая дала ей информацию, — не перепутала костюмы? Ведь они так похожи!
— Если мы обыщем его машину, там, возможно, найдутся обрезки волос.
— За это время там успели все вычистить.
— Необязательно, Данглар. Счистить мелкие обрезки волос, особенно с подголовника, обтянутого тканью, очень трудно — если, на наше счастье, в салоне машины обивка из ткани. Вряд ли Кристиан собрал волосы после стрижки, он слишком торопился и вдобавок был уверен, что ничем не рискует. Знал, что его даже допрашивать не будут. Ретанкур должна тщательно осмотреть его машину.