Адвокат дьявола
Шрифт:
– Вам нравится, Мередит?
– Это богохульство, мистер Блэк, – холодно ответил священник.
– Все зависит, естественно, от точки зрения. Для меня это символ. Я назову ее «Знак противоречия». Удачное название, не так ли?
– Разумеется. – Мередит отступил от картины на пару шагов. – Я пришел сказать вам, мистер Блэк, что графиня и Паоло Сандуцци в Рим не поедут. Графиня будет рада, если вы соберете вещи и как можно быстрее покинете виллу.
Кровь бросилась художнику в лицо:
– Она могла бы сказать об этом сама.
–
– Которую церковь с радостью ей окажет. Она же богатая женщина, если только я не ошибаюсь.
– Церковь готова помочь и вам, мистер Блэк…
– Катитесь вы к черту со своей помощью, Мередит. Мне от вас ничего не нужно, А теперь, не могли бы вы уйти? Я занят.
– Я вам кое-что принес. Вас это может заинтересовать…
– Что же? Какой-нибудь католический трактат?
– Не совсем, личные записи Джакомо Нероне. Не хотите ознакомиться с нами?
Против своей воли художник вытер руки и молча взял папку. Раскрыл ее, прочитал несколько страниц. Закрыл, посмотрел на Мередита.
– Зачем вы мне их показываете? – изменившимся голосом спросил он.
– Это очень важный документ – свидетельство духовных метаний человека, который, как и вы, потерял веру, а затем смог вновь обрести ее. Я думаю, эти записи вам помогут.
Николас Блэк уставился на него, затем рассмеялся:
– Помогут мне! У вас отличное чувство юмора, Мередит. Вы знаете, что наделали, не так ли? Благодаря вам меня выбросили из дома. Я лишился последнего шанса финансировать выставку, которая могла позволить мне утвердить мою репутацию в артистических кругах. Вы унизили мою, возможно, единственную, настоящую картину.
Мередит даже подался назад.
– Я не понимаю вас, мистер Блэк.
– Тогда я вам все объясню, монсеньор, – продолжил художник. – Как и все в этой проклятой деревне, вы убедили себя, что единственное мое желание – соблазнить Паоло Сандуцци. Я прав, не так ли?
Мередит кивнул, но не ответил. Художник отвернулся от него, оглядел залитые солнцем лужайки, цветочные клумбы.
– Дело в том, Мередит, что вы были бы правы, если бы речь шла о любом дне из моих последних пятнадцати лет. Но теперь все не так. Да, мне нравится мальчик. Но не в том смысле, что вы думаете. Я увидел в нем все то, чего недоставало мне самому, Я хочу взять его с собой, дать ему образование, сделать тем, кем не смог стать я – настоящим мужчиной, с мужским телом и умом, с мужской душой. Ради этого я подавил бы все свои плотские желания. Но вы же мне не поверите, не так ли?
– Я мог бы поверить, мистер Блэк, – не колеблясь, жестко ответил Мередит, – но вам это не по силам, во всяком случае, без особого благоволения господа нашего. Но как вам, неверующему, испросить его?
Николас Блэк ответил не сразу. Он смотрел на картину с Паоло Сандуцци, прибитым к оливе. Затем повернулся к Мередиту:
– Не могли бы вы уйти, монсеньор? Вы ничего не сможете сделать для меня.
И Мередит попятился, остро переживая свое поражение.
Ленч обернулся для Мередита мукой. В голове гудело, руки не слушались, каждый глубокий вздох отдавался резкой болью под ребрами. Пища не имела вкуса, вино горчило. Но он заставлял себя улыбаться и поддерживать беседу с графиней, которая, перестав бояться его, стала очень разговорчивой.
Николае Блэк за столом не появился. Он прислал со слугой записку с извинениями и просьбой подать еду ему в комнату. Графине хотелось знать, что произошло между ними, и Мередит, не вдаваясь в подробности, сказал, что разговор прошел на повышенных тонах, нелицеприятный, и мистер Блэк, скорее всего, слишком рассержен, чтобы присоединиться к ним.
После ленча Мередит поднялся наверх, чтобы полежать несколько часов. Лестница лучше любого доктора показала ему, сколь тяжело он болен. Каждая ступенька давалась ему с невероятными усилиями. Лицо и тело покрылись потом. Он едва мог дышать от боли в груди. Священник достаточно хорошо знал медицину, чтобы понять, что с ним происходит. Растущая опухоль и кровотечения сильно ослабили его организм, и теперь, как часто бывает у раковых больных, начиналось воспаление легких.
Одолев, наконец, лестницу, Мередит направился не к себе, но к комнате Николаса Блэка. Услышал, как художник ходит внутри. Но когда постучал, ответа не последовало, а повернув ручку, Мередит обнаружил, что дверь заперта. Он постучал вновь, подождал и ушел ни с чем…
Один в своей комнате, где солнечные лучи падали на картину с Паоло Сандуцци, Николас Блэк медленно погружался в отчаяние. Не оставалось ничего другого, как признать, что жизнь – загадка без ответа, и нет нужды в новых попытках разрешить ее.
В этот раз художник поставил на карту все: деньги, благосклонность графини, возможность возродить свою репутацию, надежду компенсировать то уродство, которым наградила его природа. Но теперь он знал, что играл, как всегда, мечеными картами, и они постоянно ложились против него. Природа, общество, закон, церковь – все они сговорились в стремлении лишить его самых простых радостей жизни. Его обчистили основательно, лишив всего, даже надежды. И некуда ему было идти, кроме как в тот мирок, откуда его уже выгнали смехом.
Церковь взяла бы Блэка назад, но за дорогую цену: смирение разума и воли, раскаяние, самоограничение. Суровые инквизиторы вроде Мередита вывернут его наизнанку, а затем погонят вперед, тряся перед носом морковкой вечного спасения. На это согласиться он не мог. Нельзя требовать от человека расплаты за все причуды сардонического Создателя.
Блэк подошел к столу, пододвинул к себе чистый лист бумаги, нацарапал три торопливые строчки и расписался. Затем взял мастихин, вернулся к мольберту и начал разрезать картину на мелкие кусочки.