Адвокат дьяволов. Хроника смутного времени от известного российского адвоката
Шрифт:
С одной стороны, чистота, малонаселенность и пусть и строгий, но все-таки порядок в камерах это, конечно, хорошо, но, с другой стороны, я не встречал ни одного зэка, который бы не хотел перебраться из Лефортово куда угодно – хоть в Бутырку, хоть в Матросскую Тишину, где и грязно, и большая скученность народа, но зато «больше воздуха», то есть свободы. В Лефортово же можно просидеть целый год, но не увидишь и не встретишься ни с одним заключенным, кроме своих сокамерников. Да и тех, как правило, один-два…
Поэтому в Лефортовском замке нормально (по
Зная это, я захотел все же хоть как-то скрасить пребывание Эдуарда в этих стенах, воспользовавшись тем, что с конца 2001 года его почти каждый день водили в кабинеты Следственного управления ФСБ для ознакомления там с материалами уголовного дела.
Последний рабочий день, когда обвиняемых повели в СУ, выпал в тот год на 30 декабря. Хотя я уже и не помню: может быть, это майор Шишкин решил сделать 31 декабря выходным и для обвиняемых и, в первую очередь, для себя самого и следователей, которые вынуждены были все время, пока обвиняемые читали тома дела, находиться в кабинетах вместе с ними.
«Ну, тридцатое так тридцатое», – подумал я, укладывая, как обычно, в портфель бутерброды и прочую еду для Лимонова и себя. Ради праздника к копченой колбасе и сыру был добавлен слабосоленый лосось, к шоколаду – печенье, а к воде – кока-кола.
Я знал, что Эдуард кока-колу не любит, предпочитая ей простую воду, но ради Нового года, подумалось мне, ему придется потерпеть. Ведь в пол-литровой пластиковой бутылке из-под кока-колы была только половина этого напитка, а другую половину я заполнил шотландским виски.
Да, я признаю, что делать этого не следовало, что это не только непростительная глупость и мальчишество, но и грубое нарушение порядка, правил и всего прочего, за что я мог серьезно поплатиться. И я, само собой разумеется, не хочу, чтобы кто-то повторял мои «подвиги». В общем, я раскаиваюсь, но что сделано, то сделано. Уж больно хотелось мне тогда хотя бы немного доставить радости Лимонову в предпраздничные дни его первого Нового года в заключении.
Когда я приехал в Лефортово, Эдуард уже более часа сидел в кабинете одного из следователей за отдельным столом и знакомился с делом. Он подробно читал каждый документ, после чего наиболее важные моменты из него переписывал в большую тетрадь.
К декабрю месяцу Эдуард уже прилично оброс и теперь в своей спортивной куртке, из-под которой выглядывала тельняшка, походил на типичного питерского художника-митька.
Я разделся и сел за соседний, слева от него, стол. Третий стол в кабинете, прямо напротив нас – у окна, занимал следователь.
Полистав один из томов дела, я предложил Лимонову перекусить. Следователь, как обычно, не возражал. Выложив на свой стол еду и поставив бутылки с водой и колой, я предложил следователю присоединиться, но тот деликатно отказался, и мы с Лимоновым начали есть. При этом Эдуард продолжал просматривать документы.
Я предложил ему выпить колы, но он отказался.
Тогда я взял лист бумаги и размашисто написал на нем:
«Эдуард! Попроси у меня глотнуть колы. Я разрешу. С наступающим Новым годом!» И положил лист на стол перед Лимоновым.
Прочитав написанное, Эдуард вопросительно взглянул на меня, я кивнул ему головой, и тогда он произнес:
– Сергей! Ты не дашь мне глотнуть колы? Что-то и впрямь захотелось.
– Бери, конечно, – как можно более равнодушным тоном сказал я и тут же свернул пластмассовую крышку с холодной бутылки.
Лимонов взял бутылку, сделал глоток и улыбнулся.
Двести пятьдесят граммов виски для человека, который восемь месяцев не пил ни грамма спиртного – наверное, чересчур много. Но я понял это слишком поздно, – когда Лимонов чуть ли не залпом опустошил всю бутылку, после чего уже более энергично пошли в ход бутерброды и все остальное.
Через несколько минут алкоголь развязал Лимонову язык, и его, что называется, понесло. Он начал что-то весело вспоминать, стал рассказывать о Париже. К нашему оживленному разговору подключился следователь, и к изучению материалов дела мы уже не вернулись.
В кабинете стоял устойчивый запах спиртного, Лимонов продолжал что-то говорить, а я гадал: успеет или не успеет он хоть немного протрезветь до того, как за ним придет конвой?
Пусть говорит, решил я. Чем больше будет разговаривать, тем скорее придет в себя, так как разговор концентрирует его внимание и не дает расслабиться. Иначе – пипец.
Я смотрел на следователя, но тот вроде бы ничего не замечал. Или делал вид, что ничего не замечает. Я допускаю это, потому что среди членов следственной группы было несколько вполне приличных людей.
Выйдя в туалет, я тщательно промыл там бутылку из-под кока-колы, но запах виски в ней все равно оставался. По крайней мере, мне так казалось.
В итоге я просидел с Лимоновым максимально возможное время.
– На ужин вам опаздывать нельзя, – сказал следователь, вызывая конвой.
Когда конвоир пришел за Лимоновым, тот был уже в полном порядке.
– С наступающим! – поздравили мы с Эдуардом друг друга перед тем, как его увели. – С Новым годом!
Трагикомедия
– В этом году скучать вам не придется, – съязвил майор Шишкин, когда мы с Лимоновым вновь встретились у него в кабинете после новогодних праздников.
Да, 2002 год обещал быть интересным: завершалось предварительное расследование, а там не за горами был и сам суд.
Ощущение того, что на нас надвигается снежная лавина, не покидало меня ни на минуту, когда я начинал думать о предстоящем судебном процессе.
Но когда ждешь чего-то неминуемого и ужасного, как больной ждет смерти, то, как ни странно (а может быть, наоборот – естественно!), хочется жить, хочется новых ощущений, радости и даже веселья. Безрассудство приходит к человеку чаще всего именно в такие моменты жизни.