Адвокат
Шрифт:
— Что же было дальше? — невозмутимо спросил Мордехай.
— Ребенок помер.
— Но это был твой брат!
— Нет. Сестричка.
— Значит, ты убил собственную сестру?
— Зато потом мы спокойно спали по ночам.
Мордехай подмигнул мне, давая понять, что наслышался подобных баек предостаточно.
— Где ты живешь, Драно? — полюбопытствовал я.
— В Вашингтоне.
— Где твой дом? — уточнил Мордехай.
— Здесь, там... Много богатых дамочек, которым нравится мое общество.
Соседи Драно не выдержали:
— А куда приходит твоя корреспонденция? — продолжил беседу Грин.
— На почту.
Было очевидно, что за словом в карман Драно не лезет.
Мы оставили его в покое.
Приготовив для добровольцев кофе, мисс Долли выключила плиту. Бродяги принялись устраиваться на ночь.
Мы сидели у стола, пили кофе и смотрели, как люди в полутьме сворачиваются калачиками на полу.
— Вы долго намерены пробыть здесь? — осведомился я.
— Трудно сказать. — Мордехай пожал плечами. — Сейчас тут около двухсот человек. Как правило, всегда что-нибудь да случается. Священник хотел, чтобы я остался.
— На всю ночь?
— Как обычно. А вы можете уйти, когда пожелаете.
Делить сон с присутствующими не входило в мои планы.
Но и покидать церковь в одиночку было боязно.
Белый человек за рулем дорогой машины в пятницу ночью на безлюдной улице весьма сомнительного квартала? Я был очень далек от мысли испытывать судьбу — пусть даже снегопад прекратился.
— У вас есть семья? — возобновил я разговор.
— Да. Жена работает секретаршей в министерстве труда.
Три сына. Один в колледже, другой в армии. — Голос Мордехая дрогнул, и я не стал спрашивать о третьем. — Третьего мы потеряли десять лет назад. Его убили на улице.
— Простите.
— А у вас что?
— Женат, детей нет.
Впервые за последние часы я вспомнил о Клер. Как бы она повела себя, узнай, где я нахожусь? Мы всегда были слишком заняты, чтобы тратить время на что-то, хоть отдаленно похожее на благотворительность.
Клер наверняка пробормотала бы нечто вроде: «Он совсем рехнулся», — только и всего.
Плевать.
— Чем занимается ваша жена?
— Проходит хирургическую практику в Джорджтауне.
— Так у вас все впереди, не правда ли? Через пару лет вы станете компаньоном в известной юридической фирме, а ваша супруга — хирургом. Воплощенная Американская мечта.
— О да!
Неизвестно откуда взявшийся священник увлек Мордехая в угол кухни, приглушенно заговорил. Захватив несколько штук печенья, я направился к молодой женщине с детьми.
Она спала; голова ее покоилась на подушке, правая рука обнимала младенца. Ребята лежали под одеялами рядом, старший не спал.
Присев на корточки, я протянул ему одно печенье. Глаза мальчишки блеснули, он мгновенно сунул лакомство в рот.
Маленькое худое тельце, никак не больше четырех лет.
Голова матери соскользнула с подушки; женщина проснулась,
— Как тебя зовут? — шепотом спросил я малыша. Угощение сделало нас друзьями.
— Онтарио, — без всякого выражения протянул он.
— Сколько же тебе лет?
Паренек поднял четыре растопыренных пальчика, подогнул один, но после некоторого колебания распрямил.
— Четыре? — уточнил я.
Он кивнул и протянул руку за новым угощением. Мне стало приятно. Я дал печенье. Я готов был отдать ему все, что имею.
— Где ты живешь?
— В машине, — прошептал он.
До меня не сразу дошло, что это означает. О чем бы еще спросить? Впрочем, стоит ли? Печенье занимало его гораздо больше, чем разговор с незнакомцем. На три вопроса я получил три честных ответа. Они жили в машине.
Мне захотелось выяснить у Мордехая, как должен поступить порядочный человек, узнав, что целая семья живет в машине, однако вместо этого я продолжал сидеть и улыбаясь смотреть на Онтарио. Наконец улыбнулся и он:
— Яблочный сок остался?
— Разумеется. — Я пошел на кухню.
Мальчик в два глотка выпил первый стакан, я протянул ему второй:
— А как насчет благодарности?
— Спасибо. — Он раскрыл в ожидании печенья ладошку и получил его.
Я отыскал складной стул и сел подле семейства спиной к стене. В подвале было тихо, но иногда тишину нарушали стычки. Утех, кто не имеет собственной постели, сон редко бывает безмятежным. Время от времени Мордехай, осторожно пробираясь между спящими, утихомиривал буянов. Его массивная, внушающая страх фигура не вызывала желания вступать в пререкания.
Онтарио задремал; его головка склонилась к материнскому бедру. Я сходил налил себе кофе и со стаканчиком вернулся на стул.
Вдруг удивительно пронзительный, жалобный плач младенца заполнил подвал. Полусонная мать начала укачивать ребенка, от чего тот раскричался громче. Захныкали и трое детей постарше.
Не отдавая себе отчета, я подошел к женщине и с улыбкой, которая должна была завоевать ее доверие, взял у нее младенца. Мать не протестовала. По-моему, она была даже рада избавиться от крикуна.
Крошечное тельце почти ничего не весило. Я перехватил малыша поудобнее и тут обнаружил, что он совершенно мокрый. Я двинулся на кухню, уповая в душе на помощь Мордехая или кого-нибудь из подзадержавшихся добровольцев. Мисс Долли покинула подвал час назад.
Дойдя до плиты, я с радостным облегчением отметил, что более не слышу душераздирающего плача. Оставалось только найти полотенце либо сухую тряпку. С пальцев капало.
Где я нахожусь? Чем, черт возьми, занимаюсь? Что сказали бы друзья, увидев меня в подвале с чужим ребенком на руках, напевающим колыбельную и умоляющим Господа послать подгузник?