Адъютант генерала Май-Маевского
Шрифт:
— Товарищ Макаров, можно отряду ужинать? Ужин готов.
— Конечно.
Стоявший у костра «барон» вздрогнул и, как бы стараясь лучше меня разглядеть, проговорил:
— Вы — товарищ Макаров? Как вы изменились!
— Я вас не узнаю .
— Зато я вас знаю: я очень много знаю о вас.
— Не будем, «барон», играть в прятки. Мне ваша деятельность тоже известна. Скажите, зачем вы пришли в казарму? Спрашивая меня, вы пытались узнать численность отряда у объездчиков Евграфа?
«Барон», совсем растерявшись, ответил:
— Товарищ Макаров, у меня есть отряд в шестьдесят
Последние два слова рассмешили товарищей, а я рассказал анекдот о четырех случаях с Иисусом: «верю и не верю».
Александровскому, Камову, Воробьеву, Гордиенко я сказал:
— У вас достаточно материала: возьмите его!
А «барону»:
— Мы вас предаем горному военно-революционному трибуналу. Расскажите, как удалось вам бежать из числа двадцати четырех, захваченных на Корабельной стороне?
По словам Мацкерле, выходило так: затрещали пулеметы, дверь квартиры открылась, появился юнкер, сказавший: «Именем закона вы...». Крылов выстрелил в него
в упор, юноша упал. Воспользовавшись суматохой, «барон» выбросился в окно и убежал вместе с группой юнкеров, которые от страха не заметили чужого.
Мне надоело слушать россказни Мацкерле, ия передал его на допрос ревтрибуналу, а сам сел у костра иглубоко задумался. По аналогии, мне припоминался провал комитета, в котором председательствовал брат. Как будто кто- то развертывал передо мной страницы книги его суровой революционной жизни.
Владимир был старше меня на три года. Он кончил церковно-приходскую школу первым учеником. Страстно хотел учиться дальше, а бедность принудила его сделаться учеником в переплетной мастерской дяди Асманова. Еще мальчиком Владимир стремился уехать из Скопина.
И он оставил мать и родных, чтобы уехать в Балашов, Саратовской губернии. Здесь Владимир работал в переплетных при типографиях и принимал активное участие в первомайских демонстрациях, организовывал маевки. Жажда новых мест увлекла брата в Севастополь. Здесь он работал переплетчиком в Доме трудолюбия. Заведывающий оценил яркие способности брата и назначил его смотрителем. Конечно, из этого повышения ничего выгодного для заведывающего не получилось. Вместо верного сторожевого пса, заведывающий приобрел в новом смотрителе друга и заступника рабочих и вскоре вышиб брата с места.
Новый хозяин Владимира, Гладун, бывший офицер, участник севастопольской обороны, приходил в ужас от свободолюбия своего работника и в восторг от его работоспособности и инициативы. Смешно было слушать, как горячо спорили на политические темы Гладун с Владимиром.
Брат часто мечтал: «Соберу немного денег ивместе с товарищами открою мастерскую. Тогда Гладуны не будут нас эксплуатировать».
В империалистическую войну Владимир тянул военную лямку в 32 зап. пех. полку, в гор. Симферополе. Болезнь освободила Владимира от военной службы. Он осуществил свою мечту: вместе с товарищами открыл небольшую переплетную мастерскую. Много читал, работал в профсоюзе секретарем, распространял нелегальную литературу. В начале гражданской войны вступил в ряды РКП(б) и всецело отдался партийной работе.
Я думаю о последних
«Барона» допрашивали всю ночь. Он сбивался, на некоторые вопросы совсем не отвечал. Наши трибунальщики приговорили его к смерти, но посоветовали на всякий случай поговорить откровенно со мной.
Провокатора подвели ко мне. Он дрожал всем телом и был бледен, как мертвец.
— «Барон», даю вам десять минут на размышление. Если хотите, чтобы я вас зачислил в полк, то расскажите, каким образом получился провал? Иначе я соглашусь с мнением ревтрибунала и подпишу приговор. Мне все известно от подпольного комитета Голубева.
— Товарищ Макаров, я вам все расскажу, только наедине.
— Говорите при всех.
Провокатор, дрожа за свою подлую жизнь, собирался с мыслями.
— Расскажите правду, и я зачислю вас в полк до прихода соввласти: дам вам возможность искупить вину боевыми действиями.
— Я в этом не виноват, — начал он дрожащим голосом.— В 1919 году я приехал из Одессы и познакомился с сестрой милосердия Станиславской. Она сказала, что приехала для работы из Харькова, — я видел у нее документы. Я вступил с ней в сожительство. Скоро я заметил, что моя подруга чересчур интересуется тайнами подполья. Однажды я увидел, как она входила в контр-разведку. Я попробовал с ней объясниться, но Станиславская заявила, что достаточно одного ее слова, и я буду повешен, что за мной ходят по пятам. И так как все равно никуда не уйти от контр-разведки, то для меня всего благоразумнее работать с ней заодно. Я, товарищи, попал в такую обстановку не по своей вине и стал поневоле сообщать Станиславской сведения.
— Скажите, «барон», вы поставили в известность кого- либо из членов своего комитета о случае с вами?
— Нет, она мне сказала, что в комитете работают еще контр-разведчики, и я боялся.
— Сестра Станиславская состояла членом комитета?
— Нет.
— Вы поставили в известность контр-разведку или сестру Станиславскую о последнем заседании подпольного комитета на Корабельной стороне?
— Я контр-разведке не говорил, а сказал сестре.
Но вы же знали, что она состоит в контр-разведке?
«Барон» промолчал.
— Вы партийный? К какой партии принадлежите?
— Коммунист.
При этом слове товарищи не стерпели: по адресу «барона» послышались проклятия и ругань.
С трудом удалось успокоить товарищей.
— «Барон» Мацкерле! Вы ездили в Севастополь в контрразведку?
«Барон» не ответил.
— Где ваш отряд и пулеметы?
Молчание.
— Какой же вы коммунист? Ради своей шкуры, вы погубили лучших идейных борцов, от которых зависело скорейшее взятие Крыма? Вы прибыли для работы, чтобы выяснить численность нашего отряда. Ваше преступление нельзя искупить. Ничтожный и продажный негодяй! Таким места в наших рядах быть не может. Разведка! Отправьте его к Колчаку для связи.