Аэрофобия 7А
Шрифт:
Кровь.
Которая капала у него из носа.
Проклятье, только этого не хватало!
Когда он возбуждался, у него иногда случались кровотечения. Безобидные, но неприятные.
Матс схватился за лицо и уже хотел снова исчезнуть в туалете, как в голову ему пришла коварная мысль.
– Как вы посмели? – прошипел он Валентино, который, разумеется, удивленно наморщил лоб.
– Простите?
– Зачем вы это сделали?
– Что?
Раздражение в его взгляде усилилось.
– Ударили
Матс показал ему свои окровавленные пальцы, кровь из носа закапала на ковер.
– Я, я… ничего подобного…
– Да? А тогда почему у меня идет кровь?
Матс повысил голос. Из-за шторы он не мог рассчитывать на внимание слева, но с правой стороны, чуть дальше по проходу, к ним обернулась женщина.
– Немедленно приведите ко мне Кайю Клауссен, – прошипел Матс и тем самым отправил Валентино в психический нокаут.
– Кайю? Откуда вы ее знаете?
– Я хочу немедленно поговорить с вашим начальником!
Глава 11
Неле
Шаааааа!
Схватка продемонстрировала ей новый масштаб боли, который невозможно было сравнить ни с чем, испытанным ею когда-либо в жизни. И Неле опасалась, что это лишь начало. Возможно, двойка на шкале от одного до десяти, но уже эта стадия казалась пыткой раскаленным паяльником.
Дышать «собачкой»? Или глубоко?
Черт, в тупых фильмах все вроде дышат «собачкой»?
Она не ходила на подготовительные курсы, да и зачем? При кесаревом сечении техника дыхания вряд ли важна, тем более в ее случае операция планировалась под общим наркозом, чтобы обезопасить ребенка от родовых кровотечений.
О господи… Похищение, ужас, боль… все это полностью вытеснило из ее сознания опасность естественных родов для ее крохи.
Правда, в данном случае все было абсолютно противоестественно.
Привязанная к койке в коровнике. С таращившимся на нее сумасшедшим с жалобным взглядом и дурацкой стрижкой.
– Шааааа… – снова вырвалось у нее.
Она и сама не знала, что хотела выкрикнуть в пустой сарай, в котором не было ни кардиотокографов, ни пульсометров, ни даже полотенец. Только психопат за камерой, который не переставал плакать, снимая ее мучения.
Ей хотелось пнуть объектив, но с привязанными ногами это было невозможно.
Все-таки сумасшедший не посчитал нужным стянуть с нее спортивные штаны. Как студент медицинского факультета – если это действительно так, – он знал, что еще ничего не видно.
Ей стало страшно от мысли, что здесь ее никто не найдет и не спасет и что ее похититель когда-то сделает это. Разденет ее.
– Аааххааааа… – Ее крик угас. Она почувствовала облегчение, когда последняя схватка ослабла и наступила продолжительная фаза без боли – до того момента, когда ее снова бросит в пот от очередного спазма.
– Зачем?! – крикнула она парню, сделав вдох. – Чего ты от меня хочешь?
И почему ревешь, как маленький ребенок? Постоянно утираешь слезы и сопли?
– Мне очень жаль, – на удивление ласково ответил ее похититель.
– Тогда отвяжи меня.
– Не могу.
– Пожалуйста, это совсем просто. Перережь кабельные стяжки…
– Тогда они никогда ничему не научатся.
– Кто ничему не научится?
– Они. Все. Народ.
Он вышел из-за камеры вперед.
– Вообще я всего этого не хочу. Я не имею ничего против вас. Или против вашего ребенка.
– Ее зовут Виктория, – сказала Неле и сама удивилась.
Победившая. Выжившая. Имя не стояло в ее шортлисте, но подходило, по крайней мере, девочке. Для мальчика она изменит его на Виктор. Хорошо, что она назвала будущее по имени. Пусть похититель воспринимает существо в ней не как объект, а как человека с именем и чувствами.
– Она умрет, если я буду рожать не в клинике.
– Вы лжете.
– Нет. У меня СПИД. Я могу заразить Викторию. Без кесарева сечения она погибнет.
Похититель снял свои никелированные очки.
– Этого… этого я не знал.
Он протер очки джемпером и снова надел их.
– Все равно. Я уже не могу ничего изменить.
Неле хотелось кричать, но она заставляла себя вести эту абсурдную беседу как можно более спокойно, чтобы установившаяся тонкая связь с ее похитителем не оборвалась.
– Назовешь мне свое имя?
– Франц.
– Хорошо, Франц. Я тебя не выдам. Клянусь. Я сама не очень лажу с госучреждениями. Отпусти меня, пожалуйста…
– Нет. – Франц провел рукой по волосам. – Не могу. Сейчас речь идет не о нас. Не о вас, не обо мне и не о вашем ребенке. Речь о том, чтобы открыть глаза сначала вам, а потом и всему миру.
– Мне? Что я сделала?
– Я исследовал ваш мусор.
– И что?
Он ненадолго вышел из хлева и вернулся с желтым пакетом.
– Вот, – сказал он и сунул руку в мешок. Достал пустую упаковку из-под молока, словно это была важнейшая улика в судебном процессе.
«Не волнуйтесь. Я лишь хочу вашего молока».
– И что с этим не так?
– Вы его пили.
Тут Неле уже не сдержалась и повысила голос.
– Биомолоко длительного хранения, три с половиной процента жирности? Да! Господи, это что, преступление?
Он презрительно опустил уголки губ.
– То, что вы осмеливаетесь спрашивать такое, показывает, насколько все это необходимо.
– Что – все? – спросила она его. – Что ты собираешься с нами сделать, Франц?