Аэроплан-призрак
Шрифт:
Со времени драмы в Ньюгейтской тюрьме молодая девушка надела траурное платье, и соседи, говоря о ней, трогательно называли ее «бедное мертвое сердце».
Может быть, многие даже считали, что рассудок ее немного помутился от горя.
Многое давало повод так думать. Она всегда была сдержанна и серьезна, похожая на черный призрак с бледным лицом. Но в самом ее спокойствии чувствовалось нечто настолько противоречащее такой видимости, что это невольно смущало умы.
Каждый день более или менее продолжительное время проводила она в
Однажды горничная застала ее уснувшей за маленьким письменным столиком. На нем лежала раскрытая тетрадь — возле чернильницы, в которую еще было опущено перо. Любопытная, как все горничные, девушка прочла несколько строк и поняла, что ее молодая хозяйка ведет что-то вроде дневника, куда записывает свои поступки и постоянно вспоминает Франсуа, к которому все время обращается.
Она писала мертвецу. Сомнений не оставалось, хозяйка окончательно лишилась рассудка.
Вероятно, поэтому на террасе, выходящей в парк, лорд Фэртайм и его сыновья разговаривали вполголоса, а Эдит сидела, погруженная в свои мысли.
Вдруг она вздрогнула и пролепетала:
— Какие новости?
Было непонятно, к кому обращен вопрос. Ответил Питер-Поль:
— Новости у нас будут только завтра, сестричка. В это время в Берлине начинаются празднества в честь австрийского императора.
И трое мужчин с нежностью посмотрели на дорогое им существо, снова погрузившееся в свои мысли…
Обстановка начинала тяготить всех присутствующих. Казалось, Фэртаймам поскорее хотелось покончить с тем, ради чего они собрались. Лорд Гедеон, с трудом подавив зевок, совсем уже сонным голосом пробормотал:
— Эти первые теплые весенние вечера очень утомляют. Я чувствую себя совсем разбитым. Если бы не стыдно было залечь в постель с девяти часов…
Сыновья не дали ему договорить.
— Право, папа, мы согласны разделить с вами ваше желание.
— Как? И вы тоже, молодые люди, чувствуете себя утомленными?
— По правде сказать, последние несколько минут я с трудом преодолеваю желание завалиться спать, — подтвердил Питер-Поль.
Эдит поддержала брата.
— Мне кажется, что сегодня и я усну быстро… Спать, спать, ни о чем больше не думать, ни о чем не тревожиться… Какое это счастье!
— В таком случае, — воскликнул лорд, — постараемся хорошенько выспаться. Спокойной ночи, моя дорогая Эдит и мальчики!
Обменявшись поцелуями и энергичными рукопожатиями, все разошлись по своим спальням.
В самом деле, как заявил лорд Фэртайм, начинающаяся весна, должно быть, была увенчана снотворными маками. Не только господа находились под влиянием непреодолимой сонливости, но и лакеи, которые убирали на террасе, и горничная, помогающая Эдит раздеться, и прислуга лорда и его сыновей — все исполняли свои обязанности с таким сонным видом, с такой неловкостью, что можно было не сомневаться в их искреннейшем желании добраться как можно скорее до своих постелей.
В людской только один из всех держался бойко и весело. Он подшучивал над всей сонной компанией. Это был главный повар, мистер Брок, немец, поступивший на службу к лорду около трех месяцев назад. Превосходный повар, прямо артист: искусство его вне всяких сомнений. Кроме того, он и превосходный товарищ.
— Ну-ка, милые мои друзья, капелька кофе поможет вам немного прочухаться. Я только что сварил совсем свеженького для всех.
Но прошло немного времени, и сонливость одолела и его. Склонив голову на стол, он, казалось, заснул спокойным, глубоким сном.
Через несколько минут Брок шевельнулся, приподнял голову и осмотрелся. Вокруг все спали, в глазах его мелькнула какая-то свирепая радость. Бесшумно встав, он обошел вокруг стола и крепко встряхнул каждого из спящих.
Никто не отозвался. Повар злобно рассмеялся, и его голос странно прозвучал в этой комнате, заполненной спящими людьми.
— Да здравствует Германия!.. Ха-ха-ха! Опиум! Все эти милые парни и девицы хватили лишку…
Вдруг, став серьезным, он проговорил:
— А теперь займемся хозяевами.
Поднявшись по лестнице, ведущей в первый этаж, где были расположены жилые комнаты семьи Фэртайм, он поочередно подошел к двери каждого, открыл ее и заглянул вовнутрь.
Все спали глубоким сном.
Брок бесшумно покинул замок и направился к группе деревьев и кустарников, видневшихся в тридцати метрах от замка. Оглядевшись, он остановился и несколько раз щелкнул языком, как это делает кучер, подзывающий к себе лошадей.
В кустарнике послышался шорох. Листва в одном месте раздвинулась, и показалась человеческая фигура.
— Как дела? — тихо спросил незнакомец.
— Все готово, герр фон Краш.
Собеседник Брока сделал нетерпеливое движение.
— Болван!.. Прикуси язык! Ты говоришь, все готово?
— Да.
— А ящики?
— Расставлены по погребам и подвалам.
— Хорошо. А рогожи?
— Сделано.
— Не будем терять времени. Нам понадобится часа два, чтобы добраться до берега. До наступления рассвета мы должны быть в открытом море.
Повернувшись к кустарнику, где он только что прятался, немец громко крикнул:
— За работу!
Три дюжих матроса выскочили на дорожку и встали по стойке смирно, как солдаты перед начальством.
— Вперед! — скомандовал фон Краш.
Группа, возглавляемая Броком, направилась к террасе замка.
С помощью повара они проникли в небольшую комнату, расположенную рядом с людской, где спали крепчайшим сном. Повар с нескрываемым презрением взглянул на спящих.
Дверь чулана была немедленно открыта. В нем, тщательно свернутые в трубки, хранились соломенные рогожи, которыми садовники окутывают на зиму слишком нежные растения, чтобы предохранить их от непогоды. Наклонившись, Брок поднял одну из рогож. Матросы последовали его примеру.