Аффект
Шрифт:
— Может, она что-нибудь сказала?
— Ну что можно такого сказать? Разлука, любовь, хорошие люди…
— А как они сами объясняют?
— Никак. Она только плечами пожимает. Геолог же твердит одно слово: нашло. Ведь и поругаться не успели.
— Нужно изучить переписку.
— Допустим, поссорились в письмах. Неужели разумный человек станет бить жену в аэропорту?
— Психиатрическую экспертизу делали?
— Здоров. А мотива нет.
— Он есть, — буркнул Рябинин.
— Следователь на знает, что и делать. Может,
Рябинин стал ковырять сырник, словно тот был с начинкой. Взять дело он не мог. Свои были, хотя и с выясненными мотивами, но тоже нелёгкие. Делом нужно заняться сразу, а вся неделя расписана по часам. Вот сейчас потрошит сырник и знает, что возле его кабинета уже сидит человек. Неделя расписана делами предусмотренными. А непредусмотренные? Взять чужое дело никак не мог.
— Берёте? — весело переспросил прокурор. — Вы же интересуетесь психологией…
— Конечно, беру, — вздохнул Рябинин.
2
Дело принесли только через три дня. Тощая папочка: допрос обвиняемого, допрос потерпевшей, допросы четырёх свидетелей, акты судебно-психиатрической и судебно-медицинской экспертиз. Ну, и характеристики. Всё. Рябинин начал читать.
Геолог хотел нарушить не общественный порядок, который является объектом преступления по диспозиции двести шестой статьи Уголовного кодекса, а нарушить покой и здоровье жены. Не гражданин ударил гражданку, а муж ударил родную жену. И, скорее всего, по каким-то личным соображениям. Казалось бы, дело частного обвинения.
Но муж ударил жену в людном месте и общественный порядок всё-таки нарушил. В зале находилось человек триста. Вскрикнули женщины. Заплакали дети. Бросились к нему мужчины. Ударил вроде бы несильно. Да нет, пожалуй, сильно — она упала. Даже вызывали «скорую помощь». На левой скуле бледный кровоподтёк с нечётко выраженными краями. Чистейшее хулиганство.
И что же он сказал следователю милиции? «На меня как нашло. Захотелось ударить любого человека. Ближе всех была жена. И я не удержался. В самолёте пил красное вино, бутылку, а может, две». Патологическое опьянение? Психическое заболевание? Но экспертиза не установила ни того, ни другого.
Ещё странность. Свидетели не говорят про опьянение — даже запаха не уловили. И в протоколе происшествия не записано, хотя сотрудники милиции такого бы факта не упустили. Он не скрывает: неужели этому геологу не известно, что опьянение отягчает вину?
Кстати, он не геолог, а геофизик. Прекрасные характеристики, не формальные, без стандартных «в быту морально устойчив» или «в коллективе уживчив». Вот оно что: на порожистой реке в воду упала сотрудница, он бросился вслед и спас, проплыв с нею два километра по течению до отлогого берега. Так и написано: «… бросился в пенящийся водоворот». Спас сотрудницу и ударил при встрече жену.
Ну, а что она рассказала? Протокол допроса и протокол очной ставки. Одно и то же. «Николай вдруг побледнел, глянул на меня каким-то белым взглядом, и я сразу как бы потеряла сознание. Уже сижу на полу, и вокруг бегают люди. Боли почти не чувствовала. Претензий к мужу не имею и дело прошу закрыть». Ага, как кастрюлю со щами.
Свидетели дали почти аналогичные показания: стоял-стоял и вдруг ударил. К делу был приколот список фамилий ещё десяти очевидцев, которых следователь не стал и вызывать — всё ясно, кроме мотива. Да и вопрос с мотивом можно в конце концов решить: мало ли пьяниц дерётся без всяких мотивов! Но геофизик пьяницей не был. И каким нужно быть пьяницей, чтобы ударить жену после двух лет разлуки…
Прокурор стал в дверях, приглаживая свою металлическую шевелюру:
— Прочли дельце?
— Почему дельце? — чуть насупился Рябинин: оно теперь было его, и следователь, как мать за ребёнка, уже переживал за это худенькое дитя.
— Малюсенькое, — хитровато улыбнулся прокурор, сообщая словцом и улыбкой, что за настоящее дело оно не считается.
— Дельцев не бывает… то есть делец не бывает, — запутался Рябинин.
— Ну-ну, Сергей Георгиевич, так уж и не бывает. Прочли?
— Прочёл.
— Я вот думаю, что этого геолога можно отдать на поруки.
— Не разобравшись?
— Нет, вы перепроверьте…
— Юрий Артемьевич, поруки означают, что факт преступления установлен.
— А он разве не установлен? — Прокурор взялся за нос.
— По-моему, без мотива не ясен умысел, а без ясного умысла нет ясного состава.
— Вот и проясните, — нашёлся прокурор и пропал за дверью.
Этим он и нравился Рябинину — отступлением перед логическими доводами. Неспесивостью. И ещё привычкой пошатывать нос.
Рябинин выписал повестку Вересову Николаю Дмитриевичу, геофизику, тридцати шести лет.
3
— А медаль «За спасение утопающего» вам не дали?
Вересов улыбнулся, но улыбнулся сухо, без души.
Видимо, кабинет следователя считал неподходящим местом для улыбок. Или ждал главных вопросов, которые ему пока не задавались.
— Их дают в городах, а не геологам.
— Человек-то спасён.
— Эта медаль вообще не нужна, — заявил геофизик.
— Почему же?
— Я ведь тоже спасённый. Упал в шурф, и меня по грудь засыпало. Рыхлый галечник, стенки без крепления, а глубина метров восемь. Начальник партии спустился, откопал и вытащил. Опаснее было, чем в воде. Мы вылезли, и две стенки сразу осели. Какую ему давать медаль? «За спасение в шурфе»?
— Ну, на все случаи жизни медалей не придумаешь, — осторожно возразил Рябинин.
— И не надо. Есть медаль «За отвагу».
— Это фронтовая медаль.
— А отвага не бывает фронтовой или мирной. Отвага есть отвага.