Афган
Шрифт:
Чтобы не огорчать тетю, Александр весь день и вечер не покидал её дома. Успел кое-что прибить, закрепить, поколол дров, сложил их в поленницу под навесом, заменил петлю на двери туалета. Тетя светилась, как начищенный самовар, ходила по пятам за племянником и тыкала пальцем, показывая, где бы ещё он мог проявить свои необыкновенные способности хозяина. Зашедшим подругам-соседкам говорила, кивая на Александра:
– Сын старшей сестры… Из Афганистана приехал, весь-весь простреленный… Полковник уже, скоро генералом будет. Жалко, Анна уже не увидит. Ой-ей-ей!
На следующий день Александр через справочное бюро нашёл Огнёва,
Стучал поезд колесами на стыках рельс, размеренно качались вагоны, проскакивая сквозь снежные вихри. Появлялись и исчезали неприглядные, затёртые станции…
Попутчики были люди замкнутые, неразговорчивые. Бабка с внучкой, всунутые в купе родителями толстушки-девочки, катились куда-то за Урал, где их должна встретить какая-то тётя Фая, да пенсионного возраста человек с орденскими планками на пиджаке молча, монументально восседал за столиком у окна. Он как-то пусто поглядел на Гайдаенко, ничего не сказал в ответ на его приветствие, и отвернулся к окну, показав выстриженный свой затылок.
Принесли чай. Каждый попил в одиночку, к предложенной Александром курице, подарку тёти Даши на дорогу, никто не прикоснулся, не притронулся, но и его не пригласили на своё. Бабушка упорно заставляла внучку съесть хоть кусочек колбаски, хоть одно яичко, внучка отчаянно сопротивлялась. Пенсионер, как бы между прочим, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Да… Нас в своё время есть не заставляли. Мы мечтали о куске чёрного хлеба.
Бабушка, глядя с испугом и уважением на обладателя стриженого затылка, тут же перевела услышанное своей внучке:
– Вот, Лерочка, слушай, что дядя говорит, – утерла она внучке рот большой белой тряпкой, готовя её к чему-то важному. – Он плохо не скажет. Ешь, милая, ешь шанежку.
Прошли по коридору солдаты. Обилие значков, нашивок, кисточек, у одного даже аксельбанты вызывающе болтались.
– Да… В наше время в армии был порядок, – проворчал пенсионер.
Гайдаенко пропустил это замечание мимо ушей, хотя старушка долго и упорно глядела в его сторону, надеясь, что военный даст разъяснение: почему это сейчас в армии нет порядка, тогда как совсем недавно он был. Не дождавшись, поддакнула пенсионеру:
– Вся молодежь ноне испорченная, – сказала она, и в подтверждение своих слов добавила: – Летось в нашей деревне ночью все уборные повалили.
«Интересно прошла встреча с друзьями, – вспоминал Гайдаенко, отрешенно глядя с верхней полки в окно. – Изменились, изменились, и не в лучшую сторону».
Восстанавливалась сцена встречи с друзьями. Как и было задумано, все, кого смог и успел найти Огнёв, пришли к нему домой. Пришли Иван с Лилей, Илья с Катей. Катю Александр видел впервые, она была второй женой Ильи и выглядела моложе его лет этак на десяток. Полысевший Илья, тем не менее, не был похож на жестокого ревнивца. Сергей Петухов был все таким же улыбчивым добряком, упрямый ёжик, как и пятнадцать лет назад, красовался на его круглой голове.
Ирина Коршунова, вот кто изменился до неузнаваемости: из капризной девчушки она превратилась в стройную молодую даму с милой улыбкой.
Глядя на Ирину, можно было подумать, что пресчастлива она в своем одиночестве.
Радостно возбужденные лица, рукопожатия, поцелуи.
– Вижу, не часто вы тут встречаетесь, – заметил Александр, когда немного
– Да вот так и получается, – поддержала его Ирина, – живём в одном городе, встречаемся только случайно на улицах. А иногда так хочется всех увидеть!
– Выходи замуж, тогда поймёшь, как это непросто ходить в гости, – громко, с игривой улыбочкой сказал Иван.
– Вышла бы, да не берут, – не обиделась на его слова Ирина. – Это, во-первых. А, во-вторых, сегодня же смогли встретиться, и, причём, за короткое время.
– Сегодня – особый случай, – также громко продолжал говорить Иван, надеясь привлечь всеобщее внимание. Это у него осталось ещё со школьной скамьи: будучи пионером, он выполнял поручения и ответственейшие задания, как то: повязывание красных галстуков знаменитым гостям, в комсомольские годы с трибун провозглашал: «Мы – юная смена отцов!» На родительских собраниях его всегда хвалили за необыкновенную активность, бескомпромиссность и ещё Бог знает за что. Короче говоря, руководство школы души в нём не чаяло, равно на столько же его недолюбливали однокашники. – Сегодня мы встречаем и чествуем нашего интернационалиста, – продолжал он, и всем, кто его слушал, казалось, вот сейчас Иван проворно соскочит со сцены и накинет красный галстук на шею Александра-интернационалиста, – нашего героя дня – Гайдаенко Александра. Кстати, пора бы и поднять бокалы в его честь. Анатоль! Таня! Как там?
– Садитесь, садитесь! А я сейчас, – выкрикнула Татьяна, пробегая, и на ходу сбрасывая цветастый фартук. – Я только чуть-чуть подмарафечусь.
– Да, хороша и так! – провозгласил Иван.
– Хочу быть ещё лучше! – послышалось из-за двери спальной комнаты.
Когда все расселись, Иван встал и в честь Александра патетически произнес:
– Пока есть такие офицеры, как Александр, наша страна непобедима! За его здоровье!
Александр смутился, пытался навязать свой тост за встречу, за школьных друзей, но его не стали слушать и все дружно опрокинули рюмки.
– Ну, как там наша доблестная армия? – спросил Иван, накалывая вилкой котлетку из баранины. – Броня крепка?
Не успел Александр вымолвить и слова, как заговорил Илья:
– Основное в армии – это люди. Люди, овладевшие сложной боевой техникой. А техника, пожалуй, далеко шагнула вперед за эти пятнадцать лет, ровно столько прошло, как я сказал: «Прощай, оружие!» Страшно подумать! Я ведь мог остаться там, предлагали и, причём настойчиво. Погиб тогда бы во мне служитель быта и услуг. Какое гордое слово «воин» и сколько прозаически-унизительного в словах «служитель быта». И, тем не менее, нет у меня желания быть носителем этого блистательного звания, я хочу быть простым служителем, чтобы повелевать! – Илья поднял руку, сжатую в кулак.
Ирина взглядом требовала от Александра достойного ответа, и он, поколебавшись, размышляя, стоит ли заводить сыр-бор, убедишь ли кого своими речами, если ежедневно, ежечасно вводится вирус нелюбви к армии и к Родине в целом, все же встал и попросил наполнить рюмки.
– Нам трудно понять друг друга, – заговорил он, слегка сузив в прищуре глаза. Смолкли голоса, вспыхнувшие было очажками за столом. – Кто на что способен, кто есть кто – не сразу и не вдруг выясняется. Можно прожить жизнь с человеком и не знать его до конца. А вот армия, особенно в военное время, раскрывает каждого, и все видны, как на ладони. Эта маленькая война…