Афганский Караван
Шрифт:
В Пагмане можно увидеть великий замок Джан Фишана, хашимитского саида прошлого столетия, представителя блистательного рода вождей, прозванных Шах-Саз (Творцами владык). Да будут благословенны они сами и их Дом!
О прекрасный Афганистан! О несравненный народ его! Вы подарили счастье бедному путешественнику. Незначительному человеку, оказавшемуся на этой земле, вы дали почувствовать, что он чего-то стоит. Хотя, пожалуй, наоборот. Почтив меня гостеприимством, вы показали свое величие и выявили мою нескромность. Ибо мне недостает смирения (а кому достало бы?), чтобы оценить ваши достоинства сполна.
Что мне сказать об Афганистане? Брат мой, любая попытка выразить чувства, которые я испытываю, обречена на провал. А что я скажу афганцам?
Некогда мы были подобныРусский: поездка полковника Гродекова 4
В сентябре 1878 года я подал командующему войсками Туркестанского военного округа рапорт об увольнении меня из Ташкента в отпуск в Одессу и Петербург и о разрешении проследовать в Россию чрез Афганистан и Персию. <…> На замечание генерала Кауфмана, что мне придется долго ждать разрешения эмира Шир-Али, я доложил, что вместо того чтобы ждать это разрешение в Ташкенте, не лучше ли мне выехать оттуда вместе с нарочным, который повезет письмо генерал-губернатора к эмиру: нарочный будет ехать значительно скорее, чем я; <…> таким образом, пока я доеду до Мазар-и-Шерифа, местопребывания генерал-губернатора афганского Туркестана, нарочный успеет съездить в Кабул и привезти в этот город разрешение ШирАли-хана на мой проезд. Генерал Кауфман согласился на мои доводы, и я, снабженный открытым листом за подписью и печатью генерал-губернатора, выехал из Ташкента в Самарканд на почтовых <…>.
4
Нижеследующий текст представляет собой выдержки из путевых записок полковника генерального штаба Н. И. Гродекова «Чрез Афганистан» (СПб, 1880 г.).
Меня сопровождали: 1) в качестве переводчика и слуги, теймур Мустафа Рахметулин, родом из Гюлистана, около Мешхеда. <…> Знает три языка: персидский, тюркский и русский; 2) персиянин Ибрагим мулла Гуссейнов, родился в Самарканде; <…> 3) киргиз Сергиопольского уезда Уразалы Кожанбергенев. Говорит по-русски, исполнял обязанность конюха.
Вооружение наше состояло из кавалерийской берданки со ста патронами и револьвера Смита-Вессона с двенадцатью патронами. Впоследствии, в Мазар-и-Шерифе, были приобретены два афганских ножа, а в Мешхеде двустволка.
Перевозочные средства составляли: четыре верховые лошади, по одной на каждого, две вьючные и одна запасная, всего семь.
Я не прибегал к переодеваниям и путешествовал в форменной одежде. Я не скрывал ни своей народности, ни чина, ни маршрута, по которому предполагал следовать. <…> Всякий маскарад только мог повредить делу, при неудовлетворительном знании мною восточных языков и при полном незнании обрядовой стороны, которая сопровождает каждый шаг мусульманина. <…>
5-го октября, после полудня, я прибыл на Аму-Дарью, к туркменскому селению Патта-Кисар, где существует переправа на каюках. На афганском берегу, ко времени моего приезда в Патта-Кисар, никого не было. Приблизительно часа через два на левом берегу показались всадники и началась установка двух кибиток. Бухарские чиновники тотчас сообщили мне, что кибитки предназначаются для моего приема, а всадники для конвоирования меня в Мазар-и-Шериф. Этому сообщению я охотно верил. <…>
На другой день, 6-го октября, я с своими людьми и лошадьми на каюке переправился на афганский берег. Здесь меня встретил ишагасы 5 Шах-Севар-хан с офицерами кавалерийского взвода, прибывшего накануне, и пригласил в кибитку. <…> Я направился к ближайшей, у которой стояли часовые; но лишь только подошел к ней, как один часовой занес над моею головою саблю. Недоумевая, что это значит, я попросил объяснения ишагасы, и тот мне ответил, что в эту кибитку вход воспрещен, так как в ней сидят арестованные. <…>
5
Камергер. (Прим. Н. И. Гродекова.)
Войдя в следующую кибитку, мы расселись на ковре. После обычных поздравлений с благополучным приездом и вопросов о моем здоровье ишагасы спросил меня: кто я такой, куда еду и зачем? В ответ на это я подал ему свой открытый лист, в котором на языках русском, персидском и тюркском было изображено следующее: «Предъявитель сего, полковник Гродеков, в сопровождении своих служителей, с разрешения моего, отправляется в Россию, чрез Афганистан и Персию. Поэтому я прошу всех начальников, которые будут находиться на пути следования полковника Гродекова, оказывать ему содействие и покровительство. Сентября 21-го дня 1878 года. Ташкент. Туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа генерал-адъютант фон-Кауфман 1-й».
Прочитав этот документ, ишагасы сказал, что мне придется подождать здесь, на берегу, может быть дня два, пока не придет разрешение луинаиба 6 на пропуск меня в Мазар-и-Шериф. <…> Я заранее уже решил, что ни под каким видом не останусь здесь ждать и одного часу; и если бы не было разрешено тотчас ехать в Мазар-и-Шериф, то я переправлюсь обратно на бухарский берег <…>. Все это я и высказал ишигасы, добавив, <…> что странно не пускать меня вперед, когда афганские подданные у нас ходят где хотят, когда наши государи находятся в дружбе <…>. Ишигасы ответил, что в России свой закон, а в Афганистане свой <…>.
6
Таково звание генерал-губернатора афганского Туркестана, которым в мое посещение был Хош-Диль-хан. <…> (Прим. Н. И. Гродекова.)
Видя мое упорство, ишагасы приходит просто в отчаяние; он хочет задержать меня хотя на несколько часов: велит зарезать барана и готовить обед. Но я отказываюсь от обеда; говорю, что буду есть только на следующей станции; наконец возвышаю голос <…>. Я потому позволял себе такую резкость, что боялся, как бы афганский начальник уступки мои не принял за слабость; затем мой высокий чин кернеля 7 , а главное, дружественные отношения между Россией и Шир-Али давали мне уверенность, что ишагасы никакого насилия не посмеет надо мной учинить. Шах-Севар-хан поник головою и стал громко рассуждать сам с собою: «Пустить его вперед – может быть беда, не пустить – может быть еще хуже; <…> хорошо, поедем; только вы должны знать, что из Мазар-и-Шерифа вас не выпустят без разрешения эмира». – Это до вас не касается, ответил я ему: – в Мазар-и-Шерифе я буду иметь дело с луинаибом, а не с вами. Через полчаса мы тронулись в путь.
7
Полковника. <…> (Прим. Н. И. Гродекова.)
<…> Сначала около трех верст дорога идет по сырой местности, затопляемой во время разливов Аму-Дарьи и поросшей камышом и кустарником патта. С третьей версты начинаются пески <…>. Пески тянутся на протяжении 35 верст, до начала развалин города Сиягирда. <…>
Под впечатлением нашего разговора на берегу Аму-Дарьи ишагасы был в самом мрачном настроении духа. Я первый заговорил. <…>На вопрос: «Будет ли допущено в Кабул английское посольство?», ишагасы отвечал: «Ни за что на свете». – «Ну, а если англичане объявят вам войну?» – «Мы справимся с ними, как справлялись уже не раз». <…>
В Сиягирде меня поместили в одном доме, рядом с ишагасы. <…>Когда уже смерклось, я вышел на двор, поговорить с офицерами. Один из часовых громко сказал: «Если бы была моя воля, то этого кафыра 8 я изрубил бы в куски!» Эти слова были произнесены в присутствии двух офицеров, и они не сделали часовому никакого замечания, хотя не могли не знать, что если я не понимаю по-персидски, то понимает мой переводчик и что он мне все передаст. Передав слова часового, Мустафа добавил от себя, что нет ничего мудреного, если кто-нибудь приведет желание солдата в исполнение, так как убийца кафыра наверно сделается святым. <…>
8
Неверного.