Афганский полигон
Шрифт:
– Надо, чтобы был толк, – блеснул очками Слепцов, на миг теряя терпение. – Вы понимаете, капитан? Надо!
– Хорошо, – сказал Роман. – Давайте поднимем все мои дела, посадим аналитиков и попробуем разобраться, кто мог стоять за Шпильманом. Хотя, как мне кажется, мы лишь напрасно убьем время.
– Аналитики уже работают, – сообщил Слепцов. – И над вашими делами, и над биографией Шпильмана. Возможно, обнаружится какое-то пересечение. А вы, Роман Евгеньевич, со своей стороны хорошенько подумайте и постарайтесь выделить какое-то определенное лицо. Или, как я говорил выше, группу лиц. Но только небольшую.
– Хорошо,
– Сколько вам потребуется?
– Ну, хотя бы день, а лучше два.
– Сутки у вас есть. Но не больше. Изложите ваши соображения письменно, в форме докладной записки. И, – голос Слепцова понизился, – я очень прошу: с указанием конкретных имен.
– Я понял, Николай Викторович, – кивнул Роман. – Сделаю.
– Очень на вас надеюсь, Роман Евгеньевич.
Тон Слепцова был до того просительным, что, казалось, он вот-вот присовокупит к просьбе скупую стариковскую слезу.
Грозный шеф был напуган до смерти.
«Ладно, – посочувствовал ему Роман, – будет тебе записка. Укажу, на свой страх и риск, пару имен, и неси начальству, показывай рвение. Кресло, может, и не сохранишь, но перспектива попасть под трибунал обойдет стороной – и то хорошо».
– Я могу идти, товарищ генерал?
– Да, Роман Евгеньевич, не буду вас задерживать, – поднялся Слепцов. – Приступайте к работе немедленно. Как вы понимаете, ситуация в ближайшие дни накалится до предела. Если мы не предоставим внятную версию случившегося, наш отдел может быть расформирован. Так что вся надежда на вас.
Собственно, судьба отдела Романа мало волновала. Он в нем так и не стал одним из ведущих специалистов в отличие от предыдущего отдела, где он служил под началом генерала Антонова, своего учителя и друга, ныне, увы, покойного. Слепцов Роману отнюдь не благоволил, напротив, использовал любую возможность, чтобы ткнуть носом в малейший промах и громогласно выразить свое недовольство. Что сейчас он стелется под ноги – так это от страха за свою шкуру. Формально на Романе никакой вины нет. Где-то кто-то сдал его кому-то за хорошие деньги. Такое иногда случается в работе спецагента, и вина, как правило, лежит на тех, кому он подчиняется. Поэтому Роман мог с чистой совестью послать Слепцова подальше, сквитавшись с ним тем самым за многие обиды.
Но мелочность была несвойственна натуре Романа Евгеньевича, да и бить лежачего не хотелось. Поэтому он пожал на прощание руку Слепцова, еще раз заверил его, что сделает все возможное, и удалился с приятным чувством превосходства.
– Ну, добился своего? – усмехнулся Дубинин.
– Ты о чем?
– Поставил начальство на колени?
– Ну что ты. Всего лишь узнал имя и отчество.
– Что узнал еще?
– Так, всякое разное…
Роман сел, закинув нога на ногу. При создавшемся положении он имел право на некоторые вольности.
И попробуй хоть слово скажи.
Дубинин скептически посмотрел, но слово не сказал. Спросил только:
– Кого-нибудь подозреваешь?
– А как же, – отозвался Роман. – Человек сто, не меньше.
– Сто не пойдет, – серьезно заметил Дубинин.
– Да знаю, – с досадой отмахнулся Роман.
– Морозов.
– А?
– Ты хоть понимаешь, что произошло?
– Понимаю.
– Ну, так чего ты расселся?
– А
– Иди и работай.
– Иду, – сказал Роман, поднимаясь. – А премия за эту работу будет?
– Будет, – кивнул Дубинин. – Избавление от ареста и допроса с пристрастием.
– Это за что это меня допрашивать? – возмутился Роман.
– Вот и подумай заодно за что. Все, свободен.
Если бы не последние слова Дубинина, Роман вышел бы из Управления козырем. А так призадумался. Как бы оно того, прав не оказался подполковник. Если запахнет жареным, за него могут приняться как за одного из подозреваемых. В чем – не важно, выяснится позже. Во время допроса. А что такое допрос в Аквариуме – это не дай бог кому узнать. Душу вытряхнут точно, и хорошо, если дело не дойдет до физического воздействия. С них станется. Там работают такие виртуозы, что палачи Средневековья – мальчики по сравнению с ними.
Роман даже слегка вспотел от таких мыслей. Вот же гадский Дубинин, нашел нужные слова. Роману уже хотелось засесть за стол и перебрать по косточкам всю свою жизнь, чтобы вычислить заказчика и тем самым снять подозрения с себя, с отдела и со всего Управления. Может, он сам как-то назвал свой московский адрес во время очередного задания? Пытали его не раз, и пытали жестоко, а в беспамятстве чего не скажешь?
Все же он решил, что на сегодня с него работы хватит. И бок ныл, и голова туманилась, и вообще, хотелось отвлечься.
Ужин в ресторане, вопреки ожиданию, не порадовал и не отвлек. Роман все никак не мог успокоиться, из головы не шел разговор с Дубининым.
Проанализировав ситуацию, Роман решил, что до допросов с пристрастием дело не дойдет. Надо быть полным идиотом, чтобы, заметая следы, организовать покушение на себя со столь экзотическими, на потеху всему Управлению, последствиями.
Настораживало другое. А именно: инцидент действительно архинеприятный. Ну, ладно, на сей раз обошлось. Но где гарантия, что нападение не повторится? Некто заинтересован в гибели капитана Морозова настолько, что не поскупился на оплату услуг заграничного профессионала – а это уже серьезно. Кто поручится, что, узнав о провале операции, этот «некто» не пришлет следующего исполнителя, а за ним другого, третьего, и так до тех пор, пока его заказ не будет удовлетворен? Никто. А значит, отныне Роману суждено жить под дамокловым мечом покушения на протяжении неопределенного периода времени, возможно, до конца своих дней.
Осознав все это, Роман невольно передернул плечами. Хорошенькое дельце! Живи и бойся. Ладно на выезде, там это состояние – рабочее, нормальное и, что самое главное, четко регламентированное по времени. Отбыл свое, отбоялся, и все, домой, отдыхать и расслабляться. А при таком раскладе не расслабишься, не-ет. Того и гляди, скоро начнут палить из-за каждого угла. Узнав о гибели Шпильмана, заказчик может послать для верности сразу нескольких наемников. И от всех не отобьешься, даже голышом. Разве что затереться в какую-нибудь тьмутаракань и сидеть там, пока коллеги не раскопают каких-либо данных о заказчике? Но так просидеть можно долго, если не сказать, вечно. Главный свидетель погиб, и это автоматически ставило следствие в тупик. Ну, есть там кое-что из прошлого Шпильмана-Рейке-Клюфта, но это все – труха, в которой вряд ли обнаружится что-нибудь стоящее.