Африка грёз и действительности (Том 3)
Шрифт:
Высыпавшие на ясном небе звезды покачивались между реями, как хмельные. Ночная прохлада опускалась на плавучую скорлупку, вдоль бортов которой волны плескались о недвижные тела двух исполинов. Матовый свет луны струился по аспидно-серым телам и белым полосам надутых брюх. Приятное тепло шло откуда-то из машинного отделения, просачиваясь сквозь грубо отесанные половицы палубы. Судно проваливалось в глубину и снова всплывало над бушующими волнами.
— Плывем обратно в порт? — спросили мы матроса, который стоял, опершись о перила, и спокойно покуривал.
— Разумеется!
— Довольны? — спросили мы. — Это, конечно, не кашалот, однако…
— Э, кашалот, это уж настоящий праздник. Знаете, какая цена такому экземпляру? Тысяча, а то и две тысячи фунтов!
— Послушайте, капитан, нравится вам это ремесло?
— А почему бы и нет? — удивленно посмотрел он на нас. — Конечно, комфорта здесь не жди! Иногда гоняемся за китами до изнеможения, чтобы не упустить сезона. Вот сейчас, например, — и он взглянул на часы, — в порт мы прибудем в час, отвяжем улов, а в 5 часов утра снова уйдем в море. И так изо дня в день. Спим по очереди между вахтами.
— Однако это оправдывает себя, не правда ли?
— Еще бы! Как вы думаете, мог бы я каждый год летать на самолете в Норвегию в шестимесячный отпуск, если бы… если бы я работал, скажем, директором банка? Киты хорошо оплачиваются!
— В удачную неделю я одних премий за охоту получаю до 100 фунтов, не считая твердого оклада: от 10 до 15 фунтов стерлингов за штуку в зависимости от веса. Машинист получает полтора фунта, первый помощник — два, матросы — по 15 шиллингов.
— Сколько же стоят эти два экземпляра? — показали мы за борт.
— 600, а может быть, и 700 фунтов, — сказал Хенриксен. Минутное молчание. В мыслях промелькнули ускоренные кадры событий за последние 12 часов. Портовой мол, негр с ведром золы, закопченные матросы, капитан в такой замасленной одежде, что на улице можно было бы подать ему милостыню. 400 фунтов премии в месяц, да к тому же еще приличный оклад, шестимесячный отдых в Норвегии с оплатой перелета в оба конца.
Внизу плескалось море…
— Когда у вас начинается сезон, капитан? — прервали мы свои подсчеты.
— В этом году мы начали 22 апреля, а закончим весной, в октябре. Здесь, на юге, проведу одну зиму, а на следующую поеду в Европу. Но там, брат, совсем не та зима! Снег, горы, замерзшие фиорды, Берген… — В голосе Хенриксена послышались мягкие нотки. — Здесь на юго-западном побережье промышляют в общей сложности шесть судов. Все они принадлежат «Китобойной компании Донкергат». Два китобойца охотятся на юге, а четыре — вокруг бухты Салданья. Если посчастливится, то за сезон каждое из них добудет около 150 штук, а все вместе — около тысячи. Беда только в том, что это не одни кашалоты, — улыбнулся капитан.
Далеко на горизонте показались во тьме россыпи огней.
— Ну вот и Лангебан. Еще полчасика, и мы дома!..
Восьмиметровый
Синий кит, по зоологической терминологии большой полосатик, — не только самое крупное млекопитающее, но и самое крупное животное всех времен. Иногда он достигает в длину до 33 метров и баснословного веса в 180 тонн. Но такие гигантские экземпляры старых самцов представляют исключение, и в среднем вес вылавливаемых экземпляров редко превышает 100 тонн.
Самка родит одного, в редких случаях двух детенышей. Это великаны, с которыми как-то не вяжется обычное представление о детенышах. Уже при рождении они достигают от семи до восьми с половиной метров в длину. Детеныши легко странствуют с матерями даже по бурным морям, а при кормлении присасываются в воде к соску. Это так же любопытно, как и тот факт, что пищей для этих колоссов служат не гигантские морские чудовища, а мелкая рыбешка или чаще мельчайшие ракообразные, не превышающие трех сантиметров в длину.
На одной китобойной базе как-то обследовали содержимое желудка большого полосатика и установили, что оно состояло из 1200 литров густой каши проглоченных рачков и рыб. Только кашалоты питаются почти исключительно самыми крупными видами головоногих моллюсков.
Мы сидели в маленькой комнатке деревянного строения на китобойной базе вместе с ее директором, ветераном-китобоем, и с капитаном Хенриксеном. Было 2 часа 30 минут утра. Снаружи доносилось пение матросов и вой ветра, бившегося о железную кровлю.
— Мне удалось однажды наблюдать кита во время еды, — вспоминал директор. — Как вы знаете, он долго плывет с раскрытой пастью и захватывает ею все, что попадется по пути. Так как нижняя челюсть синего кита сравнительно тяжела, а мускулы, находящиеся позади, слишком слабы, то киту трудно подтянуть челюсть, если он набрал слишком много пищи. Кит в этих случаях находит такой выход из положения: он поворачивается на бок, а зачастую даже и на спину таким образом, чтобы при закрывании пасти ему помогал и вес нижней челюсти, вмещающей несколько центнеров пищи и воды. Иначе большая часть еды выскользнула бы обратно в море. Вода вытекает между бахромками китового уса, а язык проталкивает рачков и рыбок в горло. Как вы думаете, сколько весит такой китовый язычок? До 400 килограммов! Впрочем, утром вы увидите его на заводе…
Хенриксен поднялся. Пора было возвращаться на «Штелленберг».
— Как, по-вашему, — задал нам на следующий день странный вопрос директор китобойной базы-завода, — есть ли у кита зубы или нет?
— Кит и зубы? Вы имеете в виду кашалотов, не так ли?
— Sorry — извините, это был слишком школьный вопрос для вас, европейцев. Но, поверите ли, мало кто из посетителей, приезжающих из Иоганнесбурга или Кейптауна, знает это. Хорошо, но вряд ли вы когда-либо видели зуб кашалота. Ну, вам повезло. «Валвис» вчера притащил небольшую самку. После хенриксеновского экземпляра это второй кашалот за неделю. От него уже, верно, немного осталось. Начали в 7 часов утра…