Африка — земля парадоксов
Шрифт:
Представления о душе и устройстве мира у самого многочисленного в Зимбабве народа шона расплывчаты и противоречивы. «Хамено!» («Не знаю!») — чаще всего на мои вопросы отвечали они. В действительности же это означало: «Не скажу». Не объяснить либо промолчать — право любого из них, но боже упаси лгать, изворачиваться.
— Душа человека не может зримо выйти наружу, вылететь из тела, — поясняет скульптор Николас Мукомберанва. — Талант дается музыканту, лекарю, художнику, а злые чары — ведьме, колдуну не потому, что заслужили это сами, а потому, что о том позаботились духи умерших предков.
Здоровье человека и его поведение тоже зависят от духов умерших родственников, которые управляют жизнью потомков. Сама же душа живущего в представлении африканца выглядит жалким эмбрионом, созревающим по мере возмужания, пока не будет вытолкнута из тела смертью.
Зрелость души или духа, считают зимбабвийцы, зависит, в частности, от наличия детей. В ряде районов Зимбабве рождение первого ребенка дает супругам право в молитвах обращаться прямо к духам предков семьи.
— Итог духовному становлению (степени совершенства) каждого из нас подводит смерть, — отмечает Николас. — Похоронного обряда в полном объеме заслуживает лишь тот, кто оставил детей. У нас говорят: человек может продолжить жизнь только через своего сына. Положение, статус и фамилию умершего наследует сын, его дух впоследствии входит в детей сына.
Детей африканцы любят, берегут, поскольку считается, что они облегчают борьбу со смертью. «Наше возрождение обеспечивают дети. Смерть не была бы лекарством, если бы не они», — в унисон с шона и ндебеле заявляют бамбара. Душа бездетного холостяка обречена в лучшем случае на исчезновение. По поверьям, червь, содержащий его дух, выходит из могилы и бесцельно бродит вокруг в поисках «крова».
Шона полагают, что духи умерших продолжают активно действовать в общине, их винят в неудачах, но их же благодарят за все хорошее.
Профессор М. В. Мэрфи отмечает веру африканца в то, что его мвейя (дух, ветер) постоянно находится под покровительством духа предка. К примеру, можно услышать сочувствие такого рода: «Да, конечно, это не ты виноват во вчерашней пьяной драке, а находившийся в дурном расположении дух твоего предка».
Шона уклончиво, туманно говорят о присутствии духов в предметах, явлениях. На все вопросы отвечают односложно, будто сговорившись: «Дух может быть везде, но нам не дано видеть его».
Душу нередко наделяют материальным символом. Верят, что, когда тело предают земле, дух выходит из головы в образе червя, который ассоциируется с «белой смертью» (привидением). Особенно это относится к духу вождя, утверждают шона. Червь появляется из могилы, затем вырастает в маленькое животное, которое можно увидеть рядом с захоронением примерно через шесть месяцев после погребения тела. Зверек мгновенно забирается в могилу, если его потревожат. Наиболее сильные духи, как говорят, принимают вид львят. Поскольку душа может отождествляться с животным и птицей, с ними надлежит обращаться уважительно. На них нельзя охотиться. Такое животное считается бессмертным.
Шона видят в смерти пугающий вход в неизвестное, разрыв с миром живущих. Но при этом душам умерших помогают вернуться домой, дружить с живущими и опекать их.
— Жизнь не кончается со смертью, — как-то, будучи у меня в гостях, изрек афоризм Франсуа Эвембе. — Люди останутся вместе, если они — настоящие друзья или родственники.
Предки не умерли. Мертвые никуда не ушли, Мертвым тесно на лоне земли, Мертвые не умирают!Эхом вторит этой присущей африканцам оптимистической мысли поэт Бираго Диоп. «Смерть человека не ставит под вопрос судьбу всего человечества», — поясняет он.
Всякий раз, когда моси, бамбара, волоф или диола тоскуют об ушедшем близком человеке, они утешают себя словами: «Мы с мертвыми делим кров — мертвые не умирают!» Мысль о смерти как о полном конце, распаде, пустоте, забвении неприемлема для истинного африканца.
Для всех черных метафизиков душа после смерти освобождается от оков тела, становится подвижной, стремительной, она преодолевает препятствия и через некоторый промежуток времени обретает бесконечное счастье или вечное возмездие. Выбор зависит от поведения человека при жизни.
У герзе даже после кончины некоторые мстительные души пытаются свести счеты за когда-то нанесенные им обиды. Кроме того, они каждую субботу являются в свою семью за недельным пропитанием, так как в мире ином мало трудятся, а живые обязаны первое время кормить их, снабжать пищей.
Моси и само верят в то, что душа почившего человека торопится встретиться с умершими родителями, а живые должны так принести жертву, чтобы предки хорошо приняли ее. Правда, у клана моси ниакадо бытует поверье, что души грешников, тем более преступников, после смерти «поедаются», а некоторые уходят в небытие. От душ преступников не остается ничего, кроме джиннов, которые досаждают людям, стараются сделать их несчастными. В данной ситуации люди обращаются за помощью не к исчезнувшим душам предков, а именно к этим склонным к мести джиннам. «Джинны, простите нам наши прегрешения и преступления, примите наши дары» — такова молитва, которую творят ниакадо.
Бисса (Буркина-Фасо) полагают, что душа уходит к Богу, но потом изредка вырывается погулять на Землю. Нет приюта для душ проклятых, которые приходят ночью пожаловаться на свою долю. Иногда во мраке ночи люди замечают, что в саванне на верхушках деревьев светятся огоньки и безутешно стонут от горя. Это и есть души тех, кому праведная жизнь оказалась не по плечу.
По представлениям бамбара, после смерти душа еще три года пребывает в останках мужчины и четыре года — женщины. Затем она улетает в далекую страну, где царит вечный день, где добрые, хорошие отдыхают, а злые трудятся в поте лица, как на Земле.
В Западной Африке, в частности в Гане, «кла» (душа) после смерти становится «сиза» (духом) и может оставаться при теле, мучить живых, приносить им болезни, пока знахари, заклинатели или колдуны не отгонят ее к берегам реки Вольта, где она строит себе жилище и живет. Она бывает видима только знахарям.
Смерть — великая неразрешимая тайна. В высоком понимании для герзе смерть — «непоправимая, бесповоротная фатальность, которую определяет Бог». В смерти африканец никогда не видит результат естественного развития болезни. Он вечно ищет в ней нечто сверхъестественное, чьи-то происки. Смутное ощущение опасности постоянно угнетает его. Когда кто-то умирает, его близкие тотчас начинают ломать голову над причинами обрушившейся беды. О смерти знают, но никогда не ожидают ее, не мирятся с ней и стараются найти объяснение ей во внешних обстоятельствах.