Африка
Шрифт:
Положение вот-вот станет совсем отчаянным; медленный огонь вынужденного бездействия изнутри пожирает де Бразза. Он понял: помочь может только подвиг.
Путешественник не может, не хочет больше ждать. Он отберет несколько самых крепких людей — сержанта-сенегальца Маламина и еще человек пять-шесть — и с ними пойдет водрузить на Конго французский флаг — или погибнуть.
Да, это выход! Надо немедленно идти, любой ценой, без поклажи, без провианта — питаться чем придется, но дойти и опередить того — англосакса, располагающего целой армией и королевской казной.
И вот де Бразза отправился в путь; только что казалось, что необъяснимое опоздание пароходов грозит катастрофой — теперь же он о них и не вспоминал.
Путешественник написал трогательное письмо матери. Чтобы успокоить ее, он шутил над собственными лишениями и старался казаться веселым. Но смертная тоска, угнетавшая его, невольно скользила между строк:
«Милая мамочка, здоровье мое хорошо, я по-прежнему бодр, хотя и подвергся тяжкому испытанию. Я совсем поиздержался — из Европы уезжал впопыхах и как-то не позаботился о своем гардеробе. Теперь все мои шляпы износились, да и ботинки просят каши, а пароходов почему-то все нет и нет…»
Когда неустрашимый путешественник вышел из лагеря на Огове, с первых же дней больше всего был занят укреплением влияния среди оканда и окота, приобретенного в первом путешествии.
Рано или поздно Баллэ и Мизон со всем снаряжением все-таки явятся из Европы и двинутся к Конго вслед за своим начальником. Страшно подумать, что будет, если они со всей поклажей пойдут через вражеские земли! Их тяжелый и громоздкий груз ценен не только сам по себе: в нем надежда всей Франции — не одной экспедиции… Они непременнейшим образом должны попасть в дружественные земли, чтобы без труда найти носильщиков и лодки с гребцами.
Как же должен был хвалить себя де Бразза за то, что в отношениях с неграми всегда проявлял бесконечную кротость, не теряя при том ни грана праведной твердости и неистощимого терпения и подчиняя все действия принципам непреклоннейшей справедливости!
Везде француза принимают как друга, хотя путешественник без подарков, обещает вручить их потом, и ему верят — он еще никогда никому не лгал. Де Бразза обгоняет добрая молва, и исследователя радушно встречают даже в незнакомых местах. Одним словом, нравственное влияние симпатичной личности преодолевает все трудности.
Теперь можно быть спокойным насчет груза: местные жители от природы свирепы, но не будут чинить препон, а напротив, всеми силами помогут французам. Так отважный офицер немедленно пожал плоды разумного поведения. Оно должно служить примером и непременным образцом всякому путешественнику, который хочет не только обеспечить собственную безопасность, но позаботиться о будущем и завязать с туземцами прочные связи.
К несчастью, де Бразза переоценил силы: здешний губительный климат подрывает здоровье самых крепких людей. Когда он ушел из земли оканда, жесточайший приступ дизентерии совершенно изнурил его. Бледный как привидение, ужасно исхудавший, он лежал, корчась от боли, в лодке, уносившей его вдаль под мерные удары весел в такт песням чернокожих гребцов…
Отряд достиг порогов Рува. Уже темнело; де Бразза хотел пройти пороги засветло и поклажу для быстроты перехода не стали выгружать из лодки.
Сначала все шло хорошо — но вот туземец-рулевой сделал неловкое движение веслом, судно перевернулось и вся поклажа вместе с полумертвым де Бразза попала в воду.
Здесь еще раз проявилась несокрушимая энергия этого замечательного во всех отношениях человека. Де Бразза превозмог боль и тут же организовал спасение потонувших тюков. Он не думал о том, что долгое пребывание в воде опасно (впрочем, плавал-то он отлично). До самой полуночи путешественник не выходил из воды — до тех пор, пока не выловили весь его скромный скарб, от которого зависел успех экспедиции.
Подобный поступок рисует портрет человека, совершенно презирающего страдание и смерть, всем жертвующего долгу…
Естественно, после такого своеобразного лечения дизентерия разыгралась с новой силой. Более того: ныряя за поклажей, де Бразза ударился ногой о камни и рассек лодыжку. В африканском климате травма ноги очень опасна для истощенного человека. Наш путешественник подвергся очередному испытанию.
Через два дня он счел себя здоровым, переправился через пороги, пошел дальше по Огове и даже решил сам править лодкой. Ему пришлось много часов подряд стоять на корме с веслом. От такого напряжения рана, затянувшаяся снаружи, разошлась внутри.
Тогда для де Бразза началась настоящая пытка. Лекарства все вышли: не было больше ни хинина, чтобы сбить жар, ни карболки — промыть рану.
Дизентерия изнурила путешественника, боль жгла нестерпимо — днем он не мог пошевелиться, ночью не смыкал глаз, сходя с ума от мысли, что время летит и его наверняка опередили… Француз терял последние силы и чувствовал дыхание приближающейся смерти…
Но люди, подобные де Бразза, так просто не сдаются. Лишь на миг поколебалась в нем стальная воля — и вскоре пробудилась с новой силой.
Гребцы научили его местному средству — ставить на ноги компресс из каких-то трав. Боль и вправду унялась немедленно; стало гораздо легче.
Но увы! Лекарство оказалось хуже самой болезни. Под действием варварского зелья края раны размягчились, нагноились; даже профан в медицине понял бы, что дело плохо.
Тогда де Бразза взял старый ланцет, наточил о камень и хладнокровно стал сам себе оперировать больную ногу. С удивительным бесстрастием рассекши опухоль вокруг раны, он вырезал кусок мяса толщиной около сантиметра и шириной сантиметров пять, избавившись таким образом от нагноения, грозившего гангреной.
Он сам признается, что боль при этом испытывал невыносимую — да и как же иначе!
После операции де Бразза два дня держал ногу в теплой воде с лимонным соком. Крепкое сложение помогло, и рана вскоре зажила.
Несколько недель путешественник провел во Франсвиле, который в те времена существовал почти номинально, и полностью выздоровел. Затем, окончательно расставшись с Огове, он с маленьким отрядом кратчайшей дорогой направился к Конго.
Де Бразза надо было пройти около трехсот километров по совершенно неизведанным местам — но добрая слава шла впереди. Поэтому и батеке, и ачиква, и абома прекрасно его принимали.