Африканский казак
Шрифт:
Хозяин судна, худощавый, длинноносый Максуд-aгa, и его чернокожие матросы почтительно держались в стороне, не смея вмешаться в негромкую беседу паломников. Скромная одежда, ревностные молитвы, возносимые пять раз в день, и охранные заклинания, написанные на крохотных листках бумаги и бесплатно врученные всем желающим, несомненно доказывали святость этих двоих пассажиров. И даже у самых любопытных не возникало желания поближе ознакомиться с содержанием их потертых дорожных мешков или осмотреть длинные посохи. Тем более что на этих посохах из прочного горного дуба ясно можно было различить глубокие царапины, оставленные когтями шайтана, напавшего на паломников в пустыне. Тогда сила молитвы спасла святых людей, но для простых смертных трогать предметы, к которым прикасалась нечистая сила, было весьма опасно.
Интерес посторонних к посохам был опасен и для самих паломников. Тем более что при внимательном изучении можно было найти в их рукоятках выдолбленные и искусно заделанные отверстия. А о содержании скрытых там посланий Менелика Второго эмиру Раббеху не знали ни Хасан, ни сам Дмитрий, которого теперь все величали Альхаджи Муса.
К торговому каравану Максуда-аги они присоединились еще на эфиопской границе. Хозяин не возражал против попутчиков и даже согласился принять их на свое полное обеспечение. Сам он направлялся к берегам Нила с партией товара, закупленного в морском порту Джибути. Хотя среди тюков индийского ситца и французской галантереи Дмитрию бросились в глаза ящики с итальянским мылом, на которых еще стояла сделанная им самим маркировка. Ясно, что это часть тех трофеев, которые были описаны и перекочевали с захваченных итальянских складов в кладовые негуса. Как они оказались у купца, лучше было не узнавать, тем более что пограничные власти отнеслись к нему с большим вниманием и даже дали для сопровождения несколько воинов, вооруженных не мушкетами, а российскими винтовками.
Дорога на запад была тяжелой. Опять люди и мулы с поклажей карабкались по узким тропинкам на крутых склонах, дрожали под порывами холодного ветра, пробирались через заросли и вязли в болотах в жарких горных долинах. Только теперь жара становилась все сильнее — караван медленно спускался с Эфиопского нагорья к долине Нила и его притоков. Наконец с одного из перевалов открылся вид на уходившую до самого горизонта буро-желтую равнину, с рощами раскидистых деревьев, блестящими лентами рек, обрамленных темными полосами прибрежных кустов. И над всем этим ослепительное солнце и бледное раскаленное небо.
На берегу одной из речек караван поджидали местные жители с удивительно черной кожей, такой, что даже отливала синевой. Правда, их одеяние, состоявшее из пучков ярко-зеленых листьев и алых бус, выглядело на таком фоне весьма эффектно. Максуд-aгa приветствовал их как старых знакомых, раздал подарки, а затем распрощался со своими караванщиками и продолжил путь.
Теперь нужно было неподвижно сидеть в узкой выдолбленной из целого древесного ствола пироге и наблюдать за работой гребцов, проворно махавших веслами в такт какой-то своей бесконечной песне. Под ее аккомпанемент лихо, словно на санках с горы, перескакивали через белопенные пороги. В такие моменты захватывало дух, но само плавание доставляло удовольствие.
В первые дни радовали глаз бесчисленные оттенки зелени, красная земля береговых обрывов, причудливо обкатанные водой желтые и белые камни, яркие цветы, радужное оперение птиц, пестрые рыбы. Тенистые протоки сменялись зарослями тростника и широкими песчаными отмелями, на которых нежились на солнце крокодилы. В прибрежном мелководье плескались бегемоты и слоны, а из кустарника выходили на водопой стада буйволов, зебр и антилоп. Порой над пышными метелками тростников поднимались большеглазые головы жирафов. В изысканном поклоне склоняли пятнистые шеи, как бы приветствуя проплывающих мимо людей.
Только вскоре все это повторяющееся за каждым поворотом реки буйство красок, великолепие растительного и животного мира перестало волновать. Все стало казаться привычным и однообразным. Суровой реальностью остались только беспощадно палящее солнце и бесчисленные насекомые, чьи укусы не давали покоя ни днем ни ночью.
Встречались рыбаки, плававшие на странных, связанных из пучков тростника остроносых лодках. Стоя на коленях, они внимательно всматривались в воду и ловко били рыб копьями. На одной из проток Максуд-aгa всего лишь за связку бус сторговал у них громадного нильского окуня, не уступавшего своим размером и весом взрослому мужчине. Рыбину эту ели два дня, и Дмитрию она показалась не хуже осетрины. Довелось встретить и местных старателей, промывавших на круглых деревянных подносах песок и глину с прибрежных отмелей. Эти знали цену собранным золотым крупинкам, от бус и ситца отказались наотрез. Но не устояли, когда купец выложил перед ними пачки листового табака.
Все чаще встречались прибрежные деревни. Их крытые соломой дома с круглыми дверными отверстиями были установлены на высоких сваях, так что жителям не грозил самый высокий паводок. В одной из таких деревень пришлось задержаться на два дня из-за того, что охотники вынесли на продажу шкуру довольно крупной обезьяны с густым шелковистым мехом. Выглядела она замечательно — вся шкура черная, а хвост и бока белые, словно украшенные длинной бахромой. Увидев такое великолепие, Максуд-aгa задрожал от восхищения, что не укрылось от глаз охотников. Упорный торг продолжался день и две ночи. Его результаты обе стороны хранили в тайне, но позднее купец признался, что совершил очень выгодную сделку. На обратном пути он заберет не менее сотни заготовленных обезьяньих шкур. Объяснил, что в Джибути французские торговцы такой товар оторвут с руками — сейчас в Париже у богатых дам этот черно-белый мех пользуется бешеным успехом!
Наконец пироги достигли русла Собата, где их поджидала собственная барка Максуда-аги. Весьма вместительное плоскодонное судно, сколоченное массивными железными гвоздями из толстых досок. Вскоре к ней присоединилось несколько барок и пирог других торговцев и вся флотилия продолжила путь вниз по реке.
Случалось, что образованные растениями плавучие острова, не хуже льдин в ледоход, преграждали путь судам. Их обходили, распихивали веслами, рубили корни и стебли, которые сплелись в плотный ковер. Но в одной из проток все суда застряли в этом плавучем болоте. Купцы ворчали на задержку в пути, а молодые гребцы нашли развлечение. Прыгая с кочки на кочку, с островка на островок, перебирались с одной барки на другую, навещали родных и знакомых. Если кто и проваливался в воду, то быстро выбирался под смех и шутки товарищей. Веселье продолжалось до тех пор, пока один из парней с истошным криком не забился у самого борта барки. Незаметно подплывший крокодил отхватил ему ногу по самое колено.
Ночью эти твари совсем обнаглели и красные огоньки их глаз светились совсем близко. Теперь люди боялись даже зачерпнуть воды из реки. До утра на судах жгли факелы, стучали в котлы и барабаны. Купцы время от времени стреляли в темноту из ружей. Лишь к утру течение протолкнуло травяной завал и удалось выбраться из ловушки.
Все вздохнули с облегчением, когда суда добрались до Белого Нила. Теперь до Хартума, конечного пункта пути, оставалось плыть не больше недели. Течение великой реки само понесет их и больше не будет никаких забот.
С головной барки раздался тревожный крик. Ему ответил скорбный стон всего каравана — «они пришли!».
Поперек реки стоял на якоре пароходик с пушкой на носу, а над берегом поднятый на высоком шесте развевался трехцветный французский флаг.
25
— Откуда здесь появились французы? — удивился Дмитрий.
— В Джибути торговцы говорили, что французская военная экспедиция намерена пробраться на Нил с запада, — ответил Максуд-ага. — Только разговор этот был больше года назад. Все давно решили, что французы пропали в джунглях и болотах.