Африканский Кожаный чулок (др. изд.)
Шрифт:
— Я только исполнил свой долг, Белая Борода, — спокойно сказал Гассан, — только долг! Почему ты подвергаешь себя опасностям? Только для того, чтобы спасти меня; ведь сам Белая Борода-Нежное Сердце может смело пойти к динкам; в этом я никогда не сомневался. Но мне надобно было увериться в том, что восстание было направлено только против меня, что даже когда оно вспыхнуло, Сансуси уцелело. Пока ты плыл на своей легкой гондоле, я поспешил в лес. Дорога была дальняя, и я не решался идти по проторенным тропинкам. Я крался кустарником и, наконец, дошел до края леса, откуда мог
— Слава Богу! Ты с ними говорил?
Гассан глухо ответил:
— Я до поздней ночи бежал по лесу, как затравленный зверь. Почему, это ты знаешь; ведь я тебе все рассказал!
— Ты уверен, что он, был между ними? — печально спросил Белая Борода.
— Кто же бы еще мог это быть! — возразил Гассан. — Я знаю это… мне подсказывает совесть… Но теперь дай мне отдохнуть. Мне больно, грудь, голова горит. Не он один меня мучит, не один его отец: мою душу терзают все динки, которых я поверг в несчастье…
Начинало уже брезжить утро.
— Гассан, ты в крови! — воскликнул он.
— Ах, эти раны не опасны, — пробормотал тот. — Это царапины от шипов… больше ничего. Но знаешь, рана в сердце, вот та болит и не заживет никогда… Ты ведь знаешь ее!
— Бедный Гассан; ты болен! Но, слава Богу, теперь я могу за тобой ухаживать, теперь я отправлю тебя в Сансуси. Отдохни, товарищ.
— Иди один, Белая Борода! — возразил Гассан. — Мне нечего искать у людей. Здесь я обрел себе новое пристанище, здесь я и останусь, чтобы каяться; пока не сомкнутся навеки мои глаза и я не предстану перед судом Божьим. О жалкая жизнь!
Белая Борода сидел безмолвно. Все ярче становился день и все более бледнели лицо Гассана. Белая Борода встал.
— Друг, — сказал он, — подожди меня, я возвращусь. О, если бы у меня были крылья!
Солнце величественно всходило над обширным болотом; исполинский огненно-красный шар его был окутан покрывалом тумана. Гассан лежал распростертый на ложе из сухих листьев; тюрбан с головы упал; он поднял здоровую руку и прижал ее к горячей голове:
— Друг, — сказал он чуть слышно, — брат, товарищ! Ты был моим благодетелем. Да воздаст тебе Господь! Иди, помолись еще раз со мной, прочитай мне «Отче Наш»!
По лицу Белой Бороды текли слезы; он стал на колени и, рыдая, прочел молитву.
Гассан сложил руки на груди, губы его шевелились, потом он сказал громко:
— Аминь!
Долго продолжалась невозмутимая тишина. Потом Гассан поднялся.
— Теперь я спокоен, мой друг. Оставь меня, иди к людям.
— Я иду, Гассан, иду, — воскликнул Белая Борода, — давай, я понесу и тебя!
Гассан отказался.
— Поздно, товарищ! Я устал, мне нужен покой. Я усну, пока ты возвратишься.
Белая Борода ушел за помощью. В этой пустыне не было ни одеял, чтобы укутать больного, ни лекарств. В Сансуси у него еще оставались вино и хинин. А между прибывшими учеными был, может быть, врач, который мог оказать помощь.
Белая Борода опять проходил по темным переходам, навстречу свободе, полной жизни. Но сердце его не ликовало: ему опять приходилось совершать печальный Путь. Он миновал глубокую пропасть, миновал узкие, путаные ходы, дошел до места, где находилась змея, и вступил в пещеру духов.
Вчера бы он отшатнулся при виде того, что представилось его глазам, но сегодня вид человека не испугал его.
Перед пещерой сидела человеческая фигура и темный силуэт ее резко обрисовывался при ярком дневном Свете. Кто это сюда зашел? Тоже несчастный или преследуемый?
Фигура поднялась, послышался лязг железа. Белая Борода узнал Зюлейку.
Когда он приблизился, негритянка радостно вскрикнула.
— Зюлейка, — спросил он, — как ты сюда попала?
Когда миновала первая радость при виде его, она ответила удрученным голосом.
— Я не могла прийти раньше, Белая Борода. Динки в ту ночь оцепили твою серибу, так как думали, что Гассан скрывается в ней. Лео хотел уже отпирать ворота. Но я знала, чего можно было ожидать от жаждущей мести толпы, если бы она проникла за частокол. Я не допустила этого и пять дней мы отстаивали серибу, пока не ушли, наконец, Лиса и сопровождавшие его динки. Уже третьего дня я хотела прийти сюда, но тут явились посланные с извещением, что к нам в серибу приедут двое белых с большим караваном. Мы было подумали, что это ты с Гассаном, и радовались вашему возвращению. Оказалось, что это были чужие путешественники, которые спрашивали тебя и Гассана. Они пришли освободить, спасти вас; вот почему мы поспели сюда только сегодня на рассвете.
— Как? Белые здесь неподалеку? — спросил Белая Борода.
— Они были здесь! — возразила с презрением Зюлейка. — Но опять ушли.
— Ушли? Куда, Зюлейка? — разочарованным голосом спросил Белая Борода.
— В твою серибу, — ответила она. — Они пошли за веревками и другими предметами. Вообще они не так смелы и мужественны, как ты. Ты думаешь, они решились пролезть в лазейку леопарда? Нет, они приказали своим рабам вырубить топорами терновник и только тогда вошли в ущелье; потом они спросили Лео, как проникнуть в пещеру духов. Он показал им дерево и тропинку. Тогда белые покачали головой и сказали, что нужно прежде принести веревок, факелов и многое другое. Когда же они ушли, я отправилась в путь одна, пришла сюда и нашла тебя.
Белая Борода стоял некоторое время в раздумье, потом лицо его озарилось радостью и он сказал, взяв руку Зюлейки:
— Благодарю, Зюлейка, что ты пришла сообщить мне эту радостную весть. Теперь я могу просить у тебя жертвы, если ты можешь мне принести ее.
— Тебе стоит только приказать, Белая Борода, ведь я твоя рабыня!
— Зюлейка, — продолжал Белая Борода, — ты рассказывала мне однажды про адьоков, добрых духов, живущих у Бога. Могла ли бы ты быть таким адьоком здесь, на земле, для бедного несчастного человека?