Африканское бешенство. Дилогия

– Да вы только посмотрите, мистер Артем, что тут происходит! – Джамбо Курума притормаживает на развилке и удивленно пялится по сторонам.

Перевожу взгляд на обочину. У срезанной осколками пальмы – черный остов полицейского броневика. Прошитые пулями борта, обгоревшие колеса с лохмотьями резины, развороченная взрывом корма. Из водительского люка скрюченным манекеном свешиваются обугленные останки человека. Еще одно тело, чудовищно раздувшееся на жарком африканском солнце, лежит неподалеку.

Я знал этих ребят – они всегда проверяли наш фургон на выезде из

Спустя минут пять въезжаем на окраину Оранжвилля. Столицу, обычно нарядную и беспечную, теперь не узнать. Огромный придорожный рынок, всегда многолюдный в такое время, непривычно пустой: разбитые лотки, брошенные мопеды, перевернутые повозки. Между опустевших торговых рядов бродят собаки. Ролеты на дверях придорожных магазинчиков опущены, окна жилых домов до середины заложены мешками с песком, даже грузовички местных торговцев, стоящие тут круглые сутки, – и те куда-то исчезли. Побитая пулями штукатурка, бесчисленные россыпи стреляных гильз, копоть недавнего пожара на стенах… Снаружи отчетливо несет смрадом помоек, горелой резиной и еще чем-то сладким и тошнотворным.

И тут откуда-то слева громыхает так, что у меня закладывает уши. Джамбо рефлекторно жмет на тормоз, фургон в неуправляемом заносе несет на фонарный столб, однако водитель чудом выворачивает руль. Над соседним кварталом мгновенно вырастает зловещий дымный гриб, подкрашенный изнутри нежными ярко-розовыми прожилками. Гриб быстро разрастается, заслоняя собой полнеба. Фиксирую взглядом лицо Джамбо: водитель нашей миссии, обычно флегматичный и невозмутимый, буквально излучает биотоки нервозности и растерянности.

Наверное, я теперь выгляжу не лучше. Оно и неудивительно: две недели назад мы покидали совершенно другой Оранжвилль – беззаботный и дружелюбный, чуждый тревогам и страхам. Город, в котором даже незнакомые люди всегда улыбались друг другу. Город, в котором по ночам можно гулять даже по самым кошмарным трущобам и где самым страшным преступлением считается кража свиней…

Но что же могло произойти тут за те две недели, которые мы провели на вакцинациях в джунглях, безо всякой связи с внешним миром?

Накручиваю колесико магнитолы, пытаясь поймать какую-нибудь FM-станцию. Может, хоть это что-нибудь объяснит? Однако на привычных частотах – лишь низкое трансформаторное гудение и однообразные радиошумы. Нет даже надоедливой рекламы, которой местный эфир обычно забит под завязку.

Названиваю по мобильнику в нашу миссию, по всем известным мне номерам. Телефон отзывается пугающей тишиной. Может быть, в миссии отключены аппараты? Но гудки должны прозвучать в любом случае… Набираю номер Миленки Лазович, милой девочки из Белграда, процедурной медсестры в нашем госпитале. Результат тот же самый. Удивленно пялюсь на телефон – немой и мертвый, словно кусок дерева. Похоже, мобильной связи тут теперь просто нет.

Наш фургон катит по абсолютно пустынной улице. Всегда шумный Оранжвилль выглядит вымершим, будто город-призрак. Даже бродячие собаки – и те исчезли. На дороге разбросан какой-то бумажный мусор, в воздухе хаотично кружит пух разодранных перин, под колесами хрустят стекло и битый кирпич. Я уже не удивляюсь перевернутым машинам, раскуроченным банкоматам и сожженным дотла магазинчикам. Только вот трупы на обочинах заставляют инстинктивно отводить глаза.

Поворот, еще один поворот, длинный пустынный переулок, заставленный переполненными мусорными баками, небольшой сквер с фонтаном. И – главная столичная улица, Парадиз-авеню, откуда до нашей миссии всего лишь несколько кварталов.

Впереди – лежащий на боку автобус. Колеса еще вращаются; видимо, автобус перевернулся за какую-то минуту до нашего появления. В огромной масляной луже сверкает мозаичное крошево стекол, из металлического чрева доносятся пронзительные стенания. К автобусу бегут странные люди в армейских камуфляжах без знаков различия, с автоматами наперевес. Даже из кабины нашего фургона заметно, что они чем-то возбуждены.

Джамбо тут же сворачивает в ближайший переулок. Обычно нашу машину, с эмблемой Красного Креста и Полумесяца по борту, пропускают даже на самых загруженных перекрестках. Но уж если по Оранжвиллю, обычно милому и доброжелательному, бегают агрессивные вооруженные громилы, лучше не рисковать. Это береженого Бог бережет, а в такой ситуации разумнее поберечь себя самому.

Пока водитель подруливает к нашему офису, отстраиваю самые невероятные версии происходящего. Государственный переворот? Иностранная интервенция? Повальное помешательство?

А вот и наша миссия – высокое к здание колониальных времен, из красного кирпича, огороженное невысоким заборчиком с изящными металлическими решетками. Единственное место в Оранжвилле, где местному населению окажут посильную медицинскую помощь хоть днем, хоть ночью. Нас, медиков, в этой нищей африканской стране, с ее привычной антисанитарией и постоянными военными переворотами, любят и ценят. Мы никогда не запираем наши машины – угнать их не поднимется рука даже у местных воришек. А уж торговцы из ближайших кварталов приветствуют нас аж за десять шагов.

– Мистер Артем, смотрите! – в ужасе кричит Джамбо.

У ворот, прислонившись спиной к забору, сидит человек. Ладони прижаты к животу, лицо и шея густо перемазаны кровью, на лице – невыносимая мука. Это – Сальвадор Мартинес, очень продвинутый вирусолог из Аргентины, отличнейший парень и по совместительству – мой непосредственный начальник.

Выскакиваю из фургона и, едва подбежав к Сальвадору, понимаю, что ему уже не помочь. В животе несчастного – огромная рваная рана. Окровавленные пальцы судорожно удерживают вываливающиеся внутренности. Лицо искажено предсмертной гримасой, в глазах – нечеловеческая боль.

– Артем, спасайтесь… Миссия захвачена, – шепчет он едва слышно. – Все наши в «Хилтоне», срочно бегите туда…

– Сальвадор! Что ты говоришь?.. Кем захвачена?.. Что с тобой?..

– В городе настоящая война… тут все против всех… Скоро сам все узнаешь… – На губах Сальвадора пузырится кровавая пена.

– Что тут, черт возьми, происходит?!.. – почти кричу я.

– Все кончено… Все в этой стране – смертники…

И тут со стороны госпиталя, примыкающего к нашей миссии, гулко ударяет пулемет. Пронзительно визжит рикошет, мелко вибрирует ствол пальмы, и кузов нашего фургона отзывается мягким металлическим чмоканьем. Ощущаю мгновенный прилив адреналина, однако испугаться по-настоящему не успеваю, так как боковым зрением засекаю армейский джип, набитый вооруженными людьми. Джип уже разворачивается от офиса в нашу сторону, и если мы не успеем уйти…