Афродита размера XXL
Шрифт:
— Я к мужикам давненько не присматриваюсь, — честно сказала старушка. — Зачем мне?
— Это понятно, — буркнула Ирка, снимая кухонный фартук. — Ведь ни один из них не сможет стать кому-то доброй женой. Что бы ни думал по этому поводу противный Юрасик…
— А это мысль! — пробормотала я.
Жизненный опыт подсказывал, что как раз Юрасик должен внимательно и заинтересованно присматриваться к мужикам.
Мы попрощались с Ксенией Петровной, пожелав ей приятного аппетита, а ее внуку — скорейшей и удачнейшей женитьбы на одной из множества справных девок.
Проходя мимо двери Юрасика, я прислушалась: из глубины квартиры доносилось два воркующих голоса, тенор и бас. Сердечный друг блондинчика был дома, и я не решилась обратиться к голубкам с вопросами про Машиного мужика из опасения внести дисгармонию в их противоестественный, но слаженный дуэт.
Мы с подружкой пошли вниз по лестнице и уже спустились на полпролета, когда услышали сначала звук открываемой двери, а потом знакомый голос:
— Девки! Я вспомнила!
Я прыжками через две ступеньки на третью вернулась на площадку, Ирка притопала следом.
— Я про Машиного мужика кое-что вспомнила, — косясь на дверь квартиры, хозяйка которой уже ничего не могла услышать, заговорщицки зашептала мне Ксения Петровна.
— Что?!
— Кольца у него.
— Какие кольца? — опешила я.
— Обручальные, наверное? — предположила Ирка. И тут же сделала скороспелый вывод: — Он что, многоженец?!
— Может, и женатик, — согласилась бабуля. — Холостой небось навещал бы свою бабу чаще. Но я не про те кольца, что на пальцах, говорю. У Машиного мужика кольца на спине.
— П-пирсинг? — робко заикнулась Ирка.
Я посмотрела на нее и покрутила пальцем у виска. Допустить, что какой-то странный тип оригинально украсил себя кольцами в спине, я еще могу, но не ходит же он голым по пояс, выставляя пирсинг на всеобщее обозрение? В октябре-то месяце?
— Разноцветные кольца, все между собой перепутанные! — терпеливо объясняла бабуля. — Одно красненькое, одно зелененькое, одно синенькое — всего пять колец.
Ирка открыла и снова закрыла рот. Видимо, сложный множественный пирсинг из полудесятка разноцветных колечек был выше ее понимания. А до меня наконец дошло:
— Это олимпийские кольца, что ли?!
— Они самые! — обрадовалась Ксения Петровна. — Красивые! Всегда мне нравились. Помню, в восьмидесятом году в Москве дочка моя, Генкина мать, как раз замуж выходила, так там повсюду эти кольца были.
«Интересно, за кого выходила Генкина мама? Случайно не за олимпийского Мишку?» — хихикнул мой внутренний голос.
А бабушка потомственного Медведя Разумного Прямоходящего растроганно договорила:
— С тех пор как увижу эти колечки — на душе праздник!
— И часто вы их видели? — тут же спросила Ирка. — Я имею в виду, на спине Машиного мужика?
— Да вот сколько его самого видела, столько и кольца на куртке, — не задумываясь, ответила Ксения Петровна. — Маша-то нашей соседкой стала месяца четыре назад, где-то после майских праздников, до тех пор я ни ее, ни мужика ее не встречала.
— То есть этот человек всегда приходил в одной и той же куртке? — уточнила я.
— Каждую субботу и еще вечером в понедельник и в среду, — уточнила дотошная старушка. — В другие-то дни он, почитай, и не приходил, разве что забегал минут на десять-пятнадцать, но тут я его не видела, только слышала, как Маша дверью гремит. Я ж в обеденное время из дому, почитай, не высовываюсь, как раз обед готовлю.
Тут хлопотливая старушка вспомнила про уху, которую давно пора было снимать с огня, и заторопилась к себе.
Приговаривая «так-так-так!» (Ирка) и «м-да-а, интересно…» (я), мы с подружкой вышли во двор, и там она вдруг неожиданно прекратила такать, как часы-ходики, и человеческим голосом сказала:
— Погоди-ка, я сейчас!
Она развернулась и скрылась в подъезде, а через пару минут вернулась и с радостной гордостью объявила, тяжело дыша:
— Я умница!
— Справная девка, способная стать доброй женой! — согласилась я.
Ирка ухмыльнулась:
— Это само собой, но сейчас я горжусь не столько своими супружескими качествами, сколько сообразительностью!
Я молча подняла брови, поощряя подружку к продолжению монолога.
— Ксения Петровна сказала, что у Маши в городе ни няньки, ни бабки не было. Я подумала: а за городом?
— И?
Я уже поняла, что Ирка бегала в дом, чтобы задать старушке соответствующий вопрос.
— Да! — улыбающаяся подружка размашисто кивнула. — В июле, в самую жару, Маша на три недели уезжала с ребенком к знакомой бабке в станицу Верховецкую.
— Хорошее место, — одобрила я.
На втором курсе университета я была в станице Верховецкой на летней практике и навсегда запомнила вкус дикого меда, настоящей домашней сметаны и огромных, с ладонь, вареников с вишней, а также невероятную тишину, удивительно чистый воздух и стихийную адреналиновую скачку на дурной колхозной лошади по бескрайнему картофельному полю.
— Маше тоже понравилось, она говорила Ксении Петровне, что хочет на всю осень увезти сынишку из города, — кивнула Ирка. — Вроде та станичная бабка сама вызвалась нянчить ребенка до зимы.
— Отлично! — я тоже расплылась в улыбке. — Значит, мы можем успокоиться. Похоже, что с Машиным сынишкой все в порядке, он в Верховецкой у бабки. Хотя, конечно, не мешало бы это проверить…
— Вот приедет родственница из Гомельской области, она и проверит, — сказала Ирка, стирая с лица улыбку. — Ты теперь должна мне помочь. Не забыла, что у меня проблемы с мужем? Правда, вчера мы с тобой упустили случай поймать ласточек, теперь придется ждать новой веселой эсэмэски.
Она совсем помрачнела.