Афродита Супярилярийская
Шрифт:
Алимамед резво перевернулся и на четвереньках побежал из ямы, моля аллаха, чтобы опять чего-нибудь не случилось… Он почти не помнил, как выбрался из развалин, спустился вниз и добежал до оставленных вещей. Лишь здесь, немного опомнившись, он начал осмысливать происшедшее.
Рауф погиб. И погиб из-за него. Это он его столкнул. Алимамед всхлипнул: проклятая рыбалка! проклятые развалины! – и зарыдал. Громко, навзрыд, сотрясаясь всем телом – слепо усевшись на рюкзак.
Постепенно он приходил в себя. Рауф погиб и ему уже не помочь. А как быть ему самому? Что делать? Всё рассказать?… Если его не убьёт Толик, то родители Рауфа, точно, посадят. А семья?! А дети?! Нет, нет, говорить правду нельзя. Скажу, Рауф один пошёл в развалины. А я… я не стал его дожидаться, думал догонит…
Забросив на плечи рюкзак, подхватив удочки и вёдра, Алимамед побежал. Была забыта усталость, не чувствовалась тяжесть ноши: страх и чувство вины гнали Алимамеда.
На
«Толик… Спит. Да, он же говорил, что почти не спал. Хорошо… Скажу, что пришли вдвоём, а потом Рауф ушёл к Искандер-галасы. Я лёг спать. Рауф обещал разбудить, когда придёт.»
Алимамед залез в палатку и попробовал заснуть. Никак не получалось. То ли он был чересчур перевозбуждён, то ли мешал жуткий храп. Изредка храп затихал, и тогда можно было расслышать, что именно передавалось по радиоприёмнику. «Маяк». Последние известия. «Двадцать один час шесть минут…» – объявил диктор.
Алимамед вылез из палатки и подошёл к котелку. Снял крышку. Пахло вкусно. «Э-э, пусть душа Рауфа попадёт в рай. Мёртвое – мёртвым, живое – живым». Алимамед стал накладывать себе ухи…
Поев, подумав и, боязливо оглянувшись на «запорожец», откуда продолжал доноситься могучий, с переливами храп, он плеснул, испачкав ухой ещё одну миску и ложку. «Скажу, что ел с Рауфом, а затем он ушёл – историческая муха укусила… Чтоб она сдохла!!!».
Укладываясь, он мстительно со злорадством подумал о Толике: «Знаем, знаем теперь, отчего до сих пор холостой. Принцесса ему! Ха! Какая же дура, раз переспав, ляжет с ним опять?!.. Только глухая!».
Всё случилось так быстро, что Рауф испытал испуг перемешанный с гадливостью лишь потом, когда весь ушёл под воду, пробил(?!) дно и был утянут вглубь причмокнувшим водоворотом, бешенным потоком понёсшим его сначала вверх, затем резко вниз в темноту, ударяя о скользкие стены, за которые не зацепиться… Затем его выбросило из темноты во что-то светлое. Тёмные воды, принёсшие Рауфа, закрутили, взбаламутили, замутили светлую светящуюся жидкость. Она заполнилась хаосом тёмных и светлых водоворотов, светящимися ошмётками, мутью, запузырилась, засверкала какими-то нитями и гроздями пузырей. Рауф уже наглотавшийся воды, но ещё чудом не задохнувшийся, стал барахтаться, инстинктивно пытаясь вырваться наверх к воздуху. И вырвался. Неожиданно легко. Голова вдруг оказалась над поверхностью воды, а ноги стукнулись о дно. Рауф выпрямился судорожно дыша и отплёвываясь. Он стоял по грудь в светящейся жидкости. По поверхности кучками плавала какая-то гадость. И запах, запах… Жуткая вонь!!! Вонь била по нервам, кружила голову и душила все чувства… Где он? В канализационном коллекторе?..
Уровень жидкости быстро снижался: уже по пояс, по колено, ещё ниже. Стараясь игнорировать вонь, Рауф понемногу осматривался. Вся поверхность жидкости светилась мягким зеленоватым светом. Свечение было похоже на фосфоресценцию. Стены светились чуть меньше. Рауф посмотрел наверх: неровный глыбастый потолок также фосфоресцировал, но очень слабо. Пещера. Конечно, какая может быть канализация в этих местах…
Рауф почувствовал слабость, закружилась голова, стали подгибаться ноги. Наверное от гадкого запаха. Неожиданно его скрутило и сильно затошнило. Он упал на колени и вырвал… Вода из под ног ушла совсем, но вони от этого меньше не стало. Его опять скрутило – ещё сильнее. Его выворачивало – он блевал, его опять выворачивало…
«Всё! Конец…» – успел между приступами обречёно подумать Рауф. – «Сколько же этой гадости я нахлебался?». Он упал, захрипел, тело забилось в судорогах. «Умираю», – мелькнула последняя мысль, и он полетел в колодец чёрного небытия…
Очнулся Рауф от всхлипов. Всхлипывал он сам – вода заливала ему лицо. Рауф тяжело приподнялся и сел, постепенно вспоминая где он и что с ним. Гладь пещерного озера колебалась, создавая блики на стенах и потолке громадной пещеры. Воздух был пронизан блестящей, искрящей дымкой. Вода опять прибывала, она уже покрыла ноги Рауфа. Что же это такое: вода или что?… Рауф пригоршней подхватил жидкость. Что-то вроде очень жидкого светящегося киселя. Рауф вдруг удивился самому себе: никакой реакции на то, что он сидит по пояс в непонятной жидкости, весь мокрый, светящийся – и нет ни беспричинного страха, ни судорог отвращения, ни мерзких мурашек по телу. Что это? Нервное отупление? Он прислушался к себе. Действительно, сейчас он не чувствует той дикой вони, что была поначалу, не ощущает ни холода, ни тепла, не хочется ни пить, ни есть. Не чувствуется тех болячек, которые получил упав и провалившись. Никаких мыслей по поводу этого не возникало. Хм, – светло, тепло и мухи не кусают. Ничего другого кроме этой затасканной фразы на ум не шло. Он стал думать о другом. Как долго он уже здесь? Успел ли Алик поднять тревогу? Скоро ли придёт помощь? Вспомнил про часы. Стрелки антиударных, водонепроницаемых, хвалёных импортных часов застыли намертво и никакие встряхивания, заводы, переводы стрелок не смогли заставить их придти в движение. Каюк часикам. Странное равнодушно охватило его…
Кисель добрался до груди…
Жидкость прошлась по губам и попала в рот. Рауф закашлялся, отплёвываясь. Х-хм-мм, спасатели должны придти, но, кажется, стоит и самому позаботиться о своём спасении. Заставить себя встать и что-то предпринять было необычайно тяжко, но он встал… Надо хотя бы обследовать пещеру. Рауф медленно заковылял к стенам, мягко омываемые озером. Назвать колебательные движения поверхности озера волнами в привычном понимании было бы неправильно, больше это походило на дыхание озера. Настоящие волны порождал своими движениями Рауф. Уже у самой стены он поскользнулся и плюхнулся с головой уйдя в кисель. Поднявшись Рауф оглядел себя. Жалкое зрелище: мокрое и светящееся. Ладно, не на балу…
Стена пещеры оказалась неожиданно гладкой и скользкой. Ладонь скользнула по поверхности, сметая светящийся слой, и обнажила часть какого-то рисунка. Рауф, заинтересовавшись, стал энергично очищать стену от светящейся слизи. Роспись! Стена была облицована треугольными плитами с гладкой, как у стекла, чуть волнистой поверхностью. На этих равнобедренных треугольниках просматривались письмена, рисунки и картины. Рауф заинтересовался. Он пошёл вдоль стены, смахивая слизь. Постепенно его охватывал азарт исследователя. Он спотыкался о кочковатое дно, поскальзывался, падал и подымался, снова падал и подымался, вновь падал… и очищал, очищал, очищал стены. Картины сменяли одна другую… Какая сохранность! Ни одна плита не выпала, не растрескалась, лишь изредка встречались щербинки на поверхности. Рауфа был в восторге – он бросил рубашку, которой стирал слизь и стал отходить вглубь пещеры, чтобы охватить взглядом как можно большую часть стены. Стоп, немного обратно, а то рисунки стали сливаться с общим фоном. На стене были изображения женщин, рыб, русалок, рыбо-рако-осьминогоподобных существ (богов?), узоры, письмена, крупные знаки. Больше всего было изображений женщин: совершенно нагих и в прозрачных одеждах-вуалях: по одной, по две, по три и целые группы переплетённых тел. Краски только угадывались, но при таком «освещении» желать большего было нельзя. Выделялись «глазастые» плиты с глазами в центре: большими и маленькими, человеческими, рыбьими и кошачьими, и ещё какими-то абстрактно-непонятными. Глаз мог быть на плите один, а могло быть и несколько (чаще два) – никакой системы тут Рауф не заметил, но обязательно по краям плит присутствовала вязь обрывков извилистых линий, из переплетений которых выделялись, как бы рождаясь из них, кабалистические монограммы и знаки. По крайней мере, по разумению Рауфа, они были похожи на них. «Глазастые» плиты не встречались в одиночку. Они всегда образовывали шестиугольник, и в центре его получался сложный знак-монограмма. Рауф старался не задерживать на них взгляд: эти знаки притягивали, завораживали, оставляя без воли…
На всех плитах были изображения абстрактных переплетения линий, но доминировали они только на «глазастых», а в общем главенствовали женщины. Прекрасные женщины!
Рауф торжествовал – он(!), он(!!!) открыл эту пещеру. Хотя, какая пещера?! Это подземный храм Воды; Моря; Океана; Жизни! Здесь поклонялись Воде, родящей всё живое и основе всего живого. И женщина – символ всёродящей, всёлелеящей и переменчивой Воды: сегодня ласкающей, завтра губящей.
Рауф, полный эйфории, шёл вдоль стены, рассматривая картины и мысли, порождаемые ими, казалось ему, точно расшифровывают смысл того, что он видел. А подобного ни он, да и никто из ныне живущих никогда не видел. И не только не видел, но и не слышал, и не подозревал даже! Он первый!!! Он, кандидат исторических наук Рауф Мурзаев открыл для мира этот Храм, этот дотоле неизвестный пласт Истории!
Замечтавшись, Рауф поскользнулся и глубоко погрузился под воду. Вынырнув, он закашлялся – опять нахлебался этой дряни. Уровень жидкости поднялся, и поднялся солидно – кисель плескался у груди. Сердце сжалось, Рауфу стало пронзительно страшно – он не умеет плавать, а если так и дальше пойдёт… Голова закружилась, что-то стало твориться с глазами – в них то свет, то мрак – калейдоскоп какой-то… Дальнейшее Рауф воспринимал смутно: память стала сиюминутной, редкие эпизоды откладывались в ней и тут же тускнели, стираясь следующим бытием. Кажется он всё-таки плавал (или… не тонул?), полз неизвестно куда… опять его куда-то несла вода… Мрак сменялся полутьмой… Он пробовал что-то есть… Голова стала ясной и прозрачно-пустой, тело лёгким и гибким… Время не трогало его – оно текло рядом, но мимо… Он перестал быть личностью и жил на уровне безусловных рефлексов. Хорошо… Плохо… Приятно… Неудобно… Хорошо… ……… Временами ему казалось, что он летает. Запомнилось блаженное ощущение плавания (полёта? скольжения?) среди рыже-красной субстанции (облаков? пены? водорослей? желе?), которая ласкала, бодрила… А он жил ею! Всем телом пил, ел её, дышал…