Агат Кристин: Кубок Стихий
Шрифт:
– Вы приберите здесь все и можете отправляться по домам. Сегодня занятий уже не будет. А ты, – миледи в два быстрых шага оказалась возле стола и, взяв за шкирку внука, вынула его из кресла, – пойдешь со мной.
Влекомый рассерженной бабулей, Агат только и успел растерянно помахать ручкой подружкам на прощание. Те грустно помахали в ответ.
Из библиотеки в коридор, потом направо
Шторы были задвинуты почти целиком, и в спальне миледи царил полумрак, но все же можно было разглядеть в углу кровать под балдахином, тяжелый комод у стены, шкаф с книгами, банками, склянками с заспиртованными в них наглядными пособиями и прочий подобный инвентарь.
У другой стены полным хозяином чувствовал себя камин, сложенный из грубо отесанного серого камня. В нем, над неугасимыми углями лениво булькал котелок с каким-то варевом. Агат сколько себя помнил, этот камин никогда не стоял потухшим, даже когда в доме никого не было, и всегда в том котелке варилось какая-нибудь гадость. Он никогда не интересовался составом этих бульонов, особенно перед обедом.
У изголовья кровати стоял будуарный столик чудесной резной работы, подаренный миледи еще лордом Альфердом на первый год совместной жизни. Над столиком висело мутноватое зеркало в старинной потемневшей раме. Это зеркало уже в годы молодости миледи слабо, что отражало, но все же оно было самой большой ценностью в приданом юной Лагуны. Доставшееся ей от матери, а той от ее матери и так черт его знает, сколько поколений к ряду. Этого зеркала Агат в детстве очень побаивался и даже однажды хотел его разбить, но все же, со временем ему удалось наладить с ним отношения.
– Ты меня слушаешь, или нет?! – раздался гневный возглас бабули.
– Что? – Агат удивленно обернулся и только сейчас понял, как глубоко ушел в воспоминания детства, что пропустил мимо ушей нотацию, которую все это время читала ему миледи.
Шагая от стены к стене, подметая длинным подолом пол и нервно потирая руки, она выговаривала внуку:
– Отлучилась по делам на пару часов, называется. Прихожу домой, а тут дым коромыслом. Радость несусветная – внук приехал, – всплеснула рукавами, словно птица крыльями, – Явился в кои-то веки. Наконец-то навестил родные пенаты, а то ведь совсем забросил бабушку.
– Не правда, – возмутился Агат, пальцем теребя матерчатую кисть на балдахине кровати. – Никого и никуда я не зашвыривал. Наговариваете вы на нашу фамилию. Грех это.
Лагуна быстро подошла и ловко, как кошка лапой отвесила внуку подзатыльник. Агат лишь почесал взлохмаченные волосы, сделав вид, будто их сквозняком растрепало. С непринужденным видом поглазел на сколопендр и жаб, заспиртованных в банках на полках, подошел к камину, заглянул в котелок, за, что получил от миледи внеочередной подзатыльник.
– Сколько раз тебе говорила, не суй туда никогда свой нос. Не про тебя это варево. Когда ты только взрослеть начнешь. Двадцать три года, орясина здоровая, а все как маленький ребенок себя ведешь…
Не вслушиваясь в то, что продолжала говорить ему бабуля, Агат подошел к зеркалу и попытался разглядеть в нем свой синяк, оставленный подносом.
Зеркало было очень старое и очень мутное, но все же он мог разглядеть характерную посинелость, полученную в стычке с неуравновешенной матерью Софьи. Агат действительно не бывал слишком давно в родных краях, раз Сирена его не признала. А может потому и взбеленилась, что признала. Старшему сыну дома Кристинов всего пару раз доводилось сталкиваться с этой ведьмой. Он даже толком не знал, чем она занимается. Вроде на королевской службе не состоит…
– Да красивый, красивый. Хоть сейчас женить, не переженить… – послышался хрипловатый голос, гладкая поверхность зеркала пошла волнами и на ней появилась довольно неприятная рожа.
Больше всего она была похожа на лицо древней-древней старухи… или старика. Зеркало было настолько старым, что уже и само не помнило, какого оно пола, и был ли когда-нибудь этот пол у него.
– Не вибрируй, пожалуйста. И так ничего не видно, а так мну в тебе расплывается, волнами идет и совсем ничего не разобрать, – посетовал Агат, отчаявшись хоть, что-то разглядеть в мутном стекле.
– Ой, да было б на, что смотреть, – съехидничало зеркало и захихикало собственной шутке, сморщившись, как печеное яблочко.
Конец ознакомительного фрагмента.