Агата Кристи. 11 дней отсутствия
Шрифт:
У Агаты вошло в привычку сочинять оды о членах экспедиции, и еще в те первые, беззаботные дни в Нимруде она, нечего не подозревая, сочинила оду о будущей любовнице своего супруга. Свою, проникнутую добрым юмором оду Агата начала так: «В благословенном Нимруде жила великомученица, святая Барбара», — и дальше воздавала дань восхищения женщине, которая, по ее словам, по собственной воле согласилась делить ответственность, питаться омлетом и быть счастливой, трудясь над отчетами с утра до поздней ночи. Макс в оде был назван «угрюмым директором», устроившим Барбаре «веселую» жизнь. В оде, сочиненной Агатой, воспевалась готовность Барбары вывозить все на своих плечах, проявляя при этом неукротимую веселость и добродушие.
Преданность,
В первые годы его связи с Барбарой Агата жила в постоянном страхе, что он ее бросит. Он никогда не просил ее о разводе, и этот факт означал, что ей не придется столкнуться вновь с настырным вниманием прессы, допекавшей ее в конце 1920-х годов, но, даже несмотря на это, она постоянно чувствовала неотступный подспудный страх перед выставлением своей личной жизни на всеобщий показ. Юдифь и Грэм Гарднеры вспоминают: «Макс с помощью Барбары подверг Агату адским пыткам».
Страдания писательницы были невыносимы, ведь она все еще любила Макса и хотела верить в то, что и он все еще любит ее. Желания расторгнуть брак у Макса не было: обеспеченная и сытная жизнь с Агатой ему нравилась больше, чем та, которую ему довелось испытать в прежних экспедициях, когда он ездил на раскопки один, к тому же его жена делала все возможное, стараясь обеспечить его всем, чего он желал.
Если учесть страх Агаты перед публичностью, то у нее не было иной альтернативы, как закрывать глаза на связь Макса с Барбарой. И она искала утешение в вере. Юдифь вспоминает, что любовь Барбары к археологии укрепила ее отношения с Максом. Археология была их общей страстью. Агату обеспокоенность судьбой своего брака привела к рецидивной вспышке псориаза, нервного воспалительного кожного высыпания, поражающего голову, руки, кисти рук и ступни, часто сопровождающегося невыносимым зудом. Скрывая псориазные высыпания, она часто вынуждена была носить длинные белые хлопковые перчатки. Ее брак с Максом просуществовал до конца ее жизни потому, что у них были общие интеллектуальные и эстетические вкусы, их объединяли склонность к умалению собственного достоинства и юмористическое восприятие жизни.
В сентябре 1950 года история исчезновения, неотступно преследовавшая ее, неожиданно всплыла снова. Группа ее читателей обратилась к ней с письмами, выражающими негодование по поводу сериальной радиопередачи Южноафриканской радиовещательной корпорации, в одном из эпизодов которой приводились подробные сведения о некой неназванной даме-писательнице, исчезнувшей несколько десятилетий назад и заработавшей в результате этого «всемирную известность за ценный вклад в теорию и практику рекламы». По мнению почитателей Агаты, совершенно ясно, о какой писательнице шла речь, подобное истолкование этого инцидента нанесло вред ее репутации.
В тот самый год Агата начала время от времени работать над автобиографией, для завершения которой ей потребовалась почти семнадцать лет. Правильнее назвать этот труд собранием счастливых воспоминаний, нежели воспоминаниями о прошлом и наиболее болезненных его аспектах. С самого начала она выбрала веселый, как бы оставляющий в тени ее личность тон повествования, который очень помогал ей скользить по поверхности наиболее чувствительных или неприятных для нее событий, не раскрывая читателям ни частностей, ни сути. Эта книга включает в себя многочисленные подробности о счастливом детстве и первых трех
Агата чаще упоминает Арчи, чем Макса, и когда она надиктовывает на магнитофон историю распада своего первого брака, то приходит в такое волнение, что ее голос почти не слышен. Она не упоминает о связи Арчи с Нэнси, длившейся полтора года, но предполагает, что ее тоска по умершей матери была причиной, толкнувшей Арчи к Нэнси. В последовавшие несколько месяцев, когда Агата не могла прийти в себя после смерти Клариссы, она перестала быть его спутницей в веселых компаниях и это, по ее мнению, явилось причиной его ухода от нее.
И никакого упоминания об исчезновении, а это как раз и было то, о чем ее почитатели предпочли бы узнать в первую очередь. Она сказала лишь, что после болезни погрузилась в печаль, отчаяние и внутреннюю опустошенность и что нет необходимости подробно останавливаться на этом. Она приводит надуманный рассказ о том, как вскоре после смерти Клариссы она не могла вспомнить свою фамилию, подписывая чек. В предисловии, которое было добавлено к рукописи после ее смерти, как дань уважения коллег, неискушенный издатель Агаты уцепился за этот инцидент, предположив, что он является ключевым звеном в целой цепи событий в период, когда произошло исчезновение. Ближе всего она подходит к этому инциденту, когда комментирует появившуюся у нее после распада брака нелюбовь к прессе и толпе. Она признается, что чувствовала себя как лиса, которая прячется от охотников. Ей всегда претила скандальная известность, а ей пришлось принять такую дозу этого отравленного снадобья, что она с трудом заставила себя жить дальше.
Поскольку в тексте автобиографии нет ни одного упоминания об исчезновении, количество текстов, в которых только о нем и говорится, огромно. Среди них нет путаного объяснения Агаты, данного ею «Дейли мейл», поскольку у нее не было желания поставить Арчи в еще более неловкое положение — они оба достаточно настрадались. Интересно подметить то, что в автобиографии она изображает себя неопытным и нервным водителем, появляющимся на дорогах во время всеобщей забастовки в мае 1926 года (а ведь на самом деле она была вполне опытным шофером с двухлетним опытом вождения автомобиля). Несколькими главами ниже Агата выдает себя, заявляя, что одной из ее главных радостей было посадить Клариссу в «Моррис Каули» и, выехав из Эшфилда, провезти по всем местам, в которых им до этого не пришлось побывать. А поскольку ее мать умерла за месяц до всеобщей забастовки, этот рассказ никак не стыкуется с утверждением Агаты о ее нервном поведении за рулем в то время. Агата, по всей вероятности, надеялась, что ее читатели посчитают причиной ее исчезновения какой-либо инцидент, произошедший на фоне психического расстройства. И многие поверили такому обороту дела, когда после ее смерти автобиография была напечатана.
Несмотря на стену молчания, воздвигнутую Агатой между собой и внешним миром, ее растущая известность только подтверждала, что исчезновение так никогда и не было забыто. Одним из тех, кто ясно понимал это, был Хьюберт Грегг, поставивший несколько ее пьес на лондонской сцене, начав в 1951 году с пьесы «Лощина». Перед встречей писательницы с труппой, руководство театра строго-настрого запретило актерам задавать какие бы то ни было вопросы, связанные с ее исчезновением.
А между тем круг друзей Агаты пополнился в 1951 году еще одним новым человеком, когда дочь Нэн, Юдифь, которой тогда было тридцать четыре года, вышла замуж за симпатичного двадцатичетырехлетнего фотографа Грэма Гарднера, с которым она познакомилась в теннисном клубе в Торке три года назад. Нэн и Агата с самого начала одобрительно отнеслись к этому союзу, а вот мать Грэма поначалу готова была обвинить Юдифь чуть ли не в совращении младенца.