Агент Веги
Шрифт:
Из-за голубых огней.
Он шлепнул пони на прощанье и потихоньку вернулся на дорогу, усевшись у задней двери трейлера так, чтобы его не было видно, но сам он мог слышать все, что происходит внутри.
— …так что единственное, что страж может сделать, — торопливо говорил полицейский, — это наложить на вас штраф за угрозу общественной безопасности. Если в этом году с огнями снова будут проблемы, он наверняка это попробует. Понимаете, он ведь неплохой страж, но вбил себе в голову, что это вроде бы из-за вас здесь появляются
Бабуля усмехнулась:
— Ну да, я действительно каждое лето стараюсь подоспеть сюда так, чтобы застать их, — призналась она, — так что понятно, откуда у него такие подозрения.
— Кроме того, дело еще в том, — добавил полицейский, — что мы, разумеется, стараемся сохранить в тайне все про огни. Если об этом узнает кто посторонний, сюда начнут толпами приезжать из города, просто чтобы поглазеть на диковинку. Кроме стража никто не против того, чтобы вы приезжали, но никто не хочет, чтобы вокруг его фермы бродили толпами городские.
— Понятно, что не хочет, — согласилась бабуля, — а я никому и не рассказывала.
— Вчера вечером, — добавил полицейский, — все говорили, что в этом году огней в два раза больше, чем в прошлом. Поэтому страж так и взбеленился.
Далее Гримп с нарастающим недовольством должен был выслушать галантное препирательство относительно того, сколько следует заплатить бабуле за снадобье, причем она настаивала, что он не должен платить ровным счетом ничего. В конце концов бабуля сдалась и полицейский заплатил — слишком много, невозможно столько брать с друга семьи Гримпа, до последнего возражала бабуля. Наконец благочестивый поборник закона протопал, спускаясь по ступенькам трейлера; она последовала за ним.
— Как я выгляжу, Гримп? — он лучился самой бодрой из своих улыбок. Гримп поднялся на ноги.
— Вполне приемлемо, но тебе все равно нужно хотя бы иногда умываться, — бестактно заявил Гримп, поскольку сегодня Хлюпик немилосердно испытывал его терпение. Однако затем глаза его расширились от удивления. Под слоем жирной желтоватой мази нос Хлюпика почти вернулся к той форме, что была ему свойственна вне сезона всеобщего цветения, глаза совершенно перестали быть припухлыми. Эти изменения коснулись и цвета лица: пылающий красный сменился деликатным розовым. Короче говоря, Хлюпик снова стал почти симпатичным парнем.
— Здорово, да? — воскликнул он. — Раз и готово. Мне всего лишь нужно не смывать мазь еще час. Верно, бабуля?
— Точно, — улыбнулась она, мягко позвякивая монетками, перекидывая горсть из одной руки в другую. — Будешь как новенький.
— Причем навсегда, — сказал Хлюпик.
Он благосклонно погладил Гримпа по голове.
— А на следующей неделе мы пойдем ловить верретов, правда, Гримп? — алчно добавил он.
— Возможно, — холодно ответил Гримп, придерживаясь того мнения, что с Хлюпика вполне довольно чудесного исцеления и теперь он может
— Договорились, — лучисто кивнул Хлюпик и, посвистывая, отправил свое измазанное лицо прочь по дороге. Гримп бросил ему вслед недобрый взгляд, прикидывая, что недурно бы достать рогатку и подкрепить взгляд камешком средней величины, запущенным в нижнюю часть кузенового арьергарда. Впрочем, делать этого, вероятно, не стоит.
— Вот так бывает, — мягко сказала бабуля.
В это время с фермы донесся тоскливый звук коровьего рожка и печально разлетелся по долине.
— Проклятье, — откликнулся Гримп, — так и знал, что уже поздно, а он все болтал и болтал. Теперь меня зовут ужинать.
От разочарования глаза у него наполнились слезами.
— Не расстраивайся так, Гримп, — утешила его бабуля. — Ну-ка, прыгай сюда и закрой глаза.
Гримп послушно вскочил в трейлер и с замиранием сердца закрыл глаза.
— Вытяни руки вперед, — услышал он голос бабули.
Он вытянул руки, она сложила их вместе наподобие чашечки.
Затем что-то маленькое, легкое и пушистое очутилось в них, ухватило Гримпа за большой палец холодными крошечными пальчиками и тихонько застрекотало.
Гримп вытаращил глаза.
— Но это же лортель! — ошеломленно прошептал он.
— Подарок тебе! — ласково сказал бабуля.
Гримп потерял дар речи.
С крошечного, черного человеческого личика на него смотрели огромные голубые глаза. Лортель дважды обернул вокруг его руки длинный пушистый хвост, прилепился пальчиками к его большому пальцу и жалобно скрипнул.
— Какой хорошенький! — наконец выдохнул Гримп. — А это правда, что их можно научить говорить?
— Привет, — сказал лортель.
— Это все, что он пока может говорить, — объяснила бабуля. — Но если ты будешь с ним терпелив, он выучит что-нибудь еще.
— Я буду с ним терпелив, — пообещал потрясенный Гримп. — Я видел одного такого в цирке этой зимой, в Лагганде, что ниже по долине. Там объявили, что он умеет говорить, но при мне он так ничего и не сказал.
— Привет! — повторил лортель.
— Привет! — сглотнул Гримп.
Вновь тоскливо промычал рожок.
— Беги ужинать, а то на тебя рассердятся, — посоветовала бабуля.
— Я знаю, — откликнулся Гримп. — Что он ест?
— Жуков, цветы, мед, фрукты, яйца, если живет на воле. А ты корми его тем, что ешь сам.
— Хорошо, тогда до свидания. Ну и ну, спасибо, бабуля!
Он выскочил из трейлера, лортель вскарабкался вверх по руке, уселся на плече и обвился пушистым хвостом вокруг шеи мальчика.
— Он тебя признал, — заметила бабуля, — теперь не убежит.
Гримп осторожно вытянул свободную руку и погладил лортеля.
— Завтра утром я приду пораньше, — сказал он. — Занятия в школе закончилась. Пока появляются эти огни, меня не пускают на улицу после ужина.