Агент влияния
Шрифт:
18
Пандаформ, трехчастный
Недертон, сидя на полу, смотрел, как Томас гулит с няней – пандоформом, разделенным сейчас на три равно очаровательных элемента. Недертон подумал, что до рождения Томаса неуклюжая троица умиляла бы его не больше Тленовой тихоботки, однако Томас был счастлив, и это шло пандаформу в плюс.
– Прелестный мальчик, Уилф, – сказала Лоубир из-за стола, где Рейни разливала чай. – У него глаза вашей матушки.
Лоубир не была знакома с матерью Недертона, а значит, узнала цвет ее глаз из каких-то акашических записей [19] . Сам он особого сходства не видел.
19
Акашические записи, или Хроники Акаши, – в теософии, антропософии и нью-эйдже мистическое знание, закодированное в нефизической сфере бытия и постигаемое через астральную проекцию.
– У него свои собственные глаза, – сказал Недертон и толкнул в сторону сына клетчатый фетровый мяч.
Треть нянюшки метнулась к мячу, шариком перекатившись через голову.
Недертон никогда бы не подумал предложить Лоубир чаю. Это была мысль Рейни; она должна была уйти в Тейт с подругой, но та в последний момент отменила встречу.
– Уилф мне сказал, – проговорила Рейни, ставя чайник и садясь напротив Лоубир, – что в той Америке, вашем новом срезе, выбрали женщину-президента. До Гонсалес. Но при этом люди там не счастливее, чем здесь, где было наоборот.
– Они не просыпаются каждое утро с мыслью: «Какое счастье, что эту конкретную беду пронесло», – ответила Лоубир. – Однако такова человеческая природа. Тем временем все остальные угрозы, общие для наших миров, никуда не делись, а комплексно спровоцированный международный кризис, чреватый применением ядерного оружия…
– Уилф, – резко сказала Рейни, – этого ты мне не говорил.
– Только вчера вечером узнал. Не хотел сообщать тебе перед сном.
– Какой кризис? – спросила она у Лоубир.
– С участием Турции, Сирии, России, Соединенных Штатов и НАТО. Новый президент оказалась в куда худшем положении, чем Кеннеди в тысяча девятьсот шестьдесят втором, во время Карибского кризиса. На мой взгляд, она довольно умело балансирует на грани войны, однако даже самые оптимистичные прогнозы тетушек неутешительны. – Лоубир помешала в чашке. – Вы занимаетесь кризисными ситуациями, Рейни. – Отпила глоток. – Помимо того, что прекрасно завариваете чай.
– «Хэрродс послеобеденный», – сказала Рейни.
– Я сейчас отправила вам конспект по кризису, – сообщила Лоубир. – Буду очень признательна, если вы найдете время его прочесть и высказать свои соображения.
– Спасибо, – ответила Рейни.
Томас захныкал, и Недертон пошел взять его на руки. Пандаформы, откатываясь с дороги, стали более сферическими, чем, он подозревал, умели настоящие панды.
19
Фотографии последствий
Решив, что они проехали квартала два, Верити выпрямилась, налетев головой на автомобильный ароматизатор, запах которого мучил ее все это время. По крайней мере, это был не одеколон Севрина.
– Что за ароматизатор? – спросила она.
– Шампанское, – ответил он. – И бергамот.
Настроение у нее было непраздничное. Ехали под мостом, что всегда жутковато. Туннель кончился, и Севрин включил автомобильное радио.
«…трагический теракт, – говорила президент. – Целый автобус турецких курсантов, тридцать человек, убиты в результате атаки с применением синхронизированных самодельных взрывных устройств. Все мы видели фотографии последствий…»
Верити, ценой больших усилий, сумела пока этого избежать.
«В ответ турецкая армия подвергла бомбардировке курдские населенные пункты по другую сторону границы».
«Вы потребовали немедленного прекращения огня», – произнес другой голос, молодой, женский, с британским выговором.
«Наша разведка не выяснила, кто несет ответственность за теракт, – сказала президент. – Но когда курдские отряды народной самообороны начали мстить за жертвы среди гражданского населения в Эль-Камышлы, Турция ответила непропорциональным ракетным ударом, что привело к нынешнему обострению».
Севрин выключил радио.
– Старье, – сказал он разочарованно. – Прошлая неделя.
Что за мудацкая муйня? Это были «Т-122 Сакарья». Турецкие РСЗО. Ты знаешь?
Верити легонько кивнула, зная, что Юнис увидит движение в трансляции очков.
А русские? Их самолет сбили, а они грозят ядерными бомбами? А мы – ты, я, кто еще – страдаем фигней?
– Ты меня вроде как от всего этого отвлекла, – сказала Верити, забыв про Севрина. – Извини, – добавила она, уже ему. – Телефон.
– Ничего, – ответил он.
Всему миру может прийти звездец, прям щас.
– Все так говорят.
Я не все. Я вдруг обнаружила, что знаю туеву хучу всего про этот регион. Типа серьезная область специализации.
– Ты ругаешься, как ни один ИИ на моей памяти. – Верити покосилась на Севрина, который в это самое время покосился на нее, так что их взгляды встретились.
Еще бы, блин, не ругаться.
Открылось видео-окошко. Гостиная Джо-Эдди. Кто-то – не Джо-Эдди – стоял перед верстаком, спиной к камере, и разглядывал старую электронику.
20
Бейкер-Миллеровский розовый
– Рада тебя видеть, Уилф, – сказала Дженис. Она сидела в черном сетчатом офисном кресле. Недертон видел на телефоне картинку с камеры на ее устройстве, а Дженис Недертона не видела, хотя он мог при желании показать ей то, что видит сам. – Как Рейни и малыш?
Он и забыл, что она выкрасила гостиную в Бейкер-Миллеровский розовый, казенный оттенок, якобы уменьшающий агрессию заключенных. Управление внутренней безопасности выдало окружному вытрезвителю на три галлона больше, чем требовалось, и Дженис выменяла их на ящик своих домашних консервов. Управление выписало краску, потому что в вытрезвителе часто оказывались буйные личности – до недавних пор округ жил главным образом нелегальным производством синтетических психоактивных веществ. Несмотря на легенду об успокаивающем действии, Недертона оттенок всегда бесил, и сейчас он снова это почувствовал.