Агент зарубежного центра
Шрифт:
Закончив телефонный разговор, он занял свое место, оглядев присутствующих как-то поощрительно: что ж, ребята, за дело!
Яак Пыльд поставил в центр стола миниатюрный магнитофон, вопросительно посмотрел на генерала.
— Включай!
Майор нажал кнопку. В кабинете отчетливо зазвучал голос заморского подстрекателя, как называл Антса Киппара полковник Сельямаа.
— Уважаемые друзья! Пользуясь случаем, хотел бы осветить некоторые актуальные вопросы… Мы подготавливаем материал для передачи журналистам свободного мира и заинтересованным международным организациям…
Сидевшие в кабинете хорошо знали, о каких «заинтересованных международных организациях» вещает старый эмигрант из Стокгольма. Знают о тех, кому адресовано послание.
В первую очередь — Лагле Парек, старший
«Родилась 17 апреля 1941 года в Пярну. Отец (окончил несколько университетов) арестован 22 июня 1941 года, убит в том же году осенью, мать Эльзбет Парек, историк-искусствовед, была директором Пярнуского музея.
24 марта 1949 года нас выслали в Сибирь — маму, бабушку Анне Маркус (артистку), сестру Эву и меня…
В 1953 году умер Сталин. В 1954 году при первой большой амнистии освободили маму, в том же году освободили всех высланных в возрасте до 16 лет. Четверо детей сами поехали в Эстонию. Стала учиться в Тюри, мама работала на стройке…
В 1960 году окончила в Таллинне строительно-механический техникум по классу технологии стекла. Вступила в молодежную группу «Лемпо», которую ликвидировали в 1962 году…
Работала в разных организациях, с 1972 года — в республиканском реставрационном управлении, потом в ГПИ памятников культуры.
В 1972 году вышла замуж за Лембита Ряста. Живем вместе в Тарту.
13 марта 1980 года, в день ареста Юри Кукка, был обыск у нас дома. Прошли по уголовному делу Виктора Нийтсоо и Тийта Мадиссона…»
Полковник Сельямаа, читая эту «автобиографию», поднял густые брови, усмехнулся:
— Смотри, какие заслуги! И отец окончил «несколько университетов» — когда и где успел?
Эдуард Сельямаа был хорошо знаком с уголовным делом бывшего капитана эстонской буржуазной армии и немецкого шпиона Карла Парека. Как раз в апреле 1941 года, когда родилась его дочь Лагле, заведующий засолочным пунктом Пярнуского рыбокомбината Карл Парек вступил в связь с контрреволюционной организацией, занимавшейся отнюдь не безобидным делом, а именно — сбором разведывательных данных о частях Красной Армии. Организация готовилась оказать помощь немецкому морскому десанту, если начнется война между СССР и Германией. Карл Парек люто ненавидел советскую власть, испортившую ему военную карьеру в буржуазной армии, и не скрывал этого ни на предварительном следствии, ни на суде. Только 2 июля 1941 года, когда немцы уже подходили к границе Эстонии, он вдруг начал осторожничать — заявил, что попал в антисоветскую организацию случайно, просил смягчить наказание. Но в условиях военного времени приговор вынесли ему самый суровый. А в 1956 году при пересмотре дела оснований для посмертной реабилитации не было найдено…
Лагле было два месяца, когда арестовали и расстреляли ее отца. Конечно, в ее глазах он остался борцом и героем, и за это никто не бросит камень в ее огород. Дочь почитает память отца… Но это совсем не значит, что она сама должна вступить на преступный путь.
Она долго искала связей с Киппаром, а после первых свидетельств, что переправленные ее группой сообщения об обстановке в Эстонии нашли потребителей, расчувствовавшись, написала заморскому «шефу»:
«Очень приятно удостовериться, что у наших материалов есть надежда попасть в настоящую прессу…» — Переходя к способам связи, продолжала: — «У нас аналогичное требование: как можно меньший формат, как можно более тонкая бумага. Это позволит провезти материалы в Эстонию — мужчинам в боковом кармане, женщинам в сумочках… Открытые письма — хорошо было бы, если бы они попали в американскую газету, но и в немецкие — тоже неплохо, не говоря о финских и шведских…»
Она, Лагле Парек, хорошо знала, что делала. Деловито требовала:
«Нам нужен современный множительный аппарат, как можно более компактный и простой в обращении. Будем очень благодарны, если найдете возможность для ввоза эстонской эмигрантской литературы. Можно и
Под «поддержкой» имелись в виду «открытые письма», написанные, к примеру, «группой деятелей культуры», «группой ученых Эстонии», «протесты», «меморандумы», которых за несколько лет «деятельности» сама Лагле Парек и ее сподвижники сочинили и отправили немалое количество во все возможные адреса политических деятелей, международных организаций, руководителей зарубежных стран. Антс Киппар учитывал, с кем имеет дело, как и то, что его требования добыть шпионские сведения «о планах порта в Мууга» (Новоталлиннского морского порта), о дислокации воинских частей, базировании боевой техники могли иметь серьезные последствия для исполнителей. Но ведь недаром он заявлял, что борьба требует жертв!..
Магнитофон на столе щелкнул — пленка кончилась.
— Вы что-то хотите сказать? — спросил генерал Поронин молодого капитана, сделавшего неопределенное движение рукой.
Покраснев от всеобщего внимания, капитан встал.
— Товарищ генерал, — произнес он взволнованно, — мы располагаем прямыми доказательствами, что некоторые «корреспонденты» Киппара готовы поставлять ему шпионские сведения. По-моему, сейчас имеется возможность дать им некоторое время для «работы» — под нашим контролем, конечно, — и накрыть с поличным.
В кабинете воцарилась тишина. Только полковник Сельямаа — высокий, гладко причесанный — вытянул затекшие ноги, с улыбкой посмотрел на капитана, словно говоря: «Ну-ну… далеко пойдешь!»
Генерал Поронин помешал ложечкой сахар в чашке с только что налитым кофе. Он демократично давал всем высказать свое суждение. Но собравшиеся теперь ждали, как оценит предложение он — старший среди них, опытный чекист.
— Значит, накрыть с поличным? И дать шестьдесят четвертую статью? А надо ли доводить до крайности? Может быть, своевременно удержать от столь опрометчивого шага, дока они не стали настоящими шпионами?
— Так они уже убежденные наши враги, они станут шпионами! — загорячился капитан.
— Не станут. Если мы не допустим. Отведем от них большую беду, — твердо сказал генерал.
Это было решение.
Решение, о котором не знали, не подозревали преступники. И продолжали писать и звонить Антсу Киппару, который представлялся им всемогущим деятелем эстонской эмиграции в Швеции — самым авторитетным у всех западных «радиоголосов» и, конечно, у натовских спецслужб. Он действительно все может, поэтому его помощники по тайным делам в Эстонии не забывали и своих личных потребностей. Лагле Парек, например, писала ему в конце очередного поклепа на нашу действительность:
«Мои габариты: рост 170 см; размер одежды по каталогу «Бурды» 42; размер сапог — 39, туфель — 38,5…»
Еще откровеннее вымогала она у заморских доброжелателей всякую всячину:
«Если найдутся люди, желающие помочь нашему делу, то очень разумно с их стороны будет присылать спортивную обувь. Недавно я видела, как одному коллеге пришли кроссовки «Адидас», и таможенный сбор составил всего 1.90»…
Она, как видно, хорошо представляла, что эти «подарки» не разорят ни Антса Киппара, ни его клиентуру в разных странах, что его доходы от информации в «Голос Америки», в РС—РСЕ не пойдут ни в какое сравнение с мелочью, потраченной на джинсы, куртки, очки и прочие предметы, составляющие известный дефицит в закабаленной коммунистами Эстонии.
Не знала только того, что вся ее тайная деятельность давно не была тайной для правоохранительных органов.
Она еще продолжала ходить на службу — состояла старшим техником тартуского отделения Таллиннского проектного института памятников культуры. Элегантно одетую, аккуратно причесанную молодую женщину доброжелательно принимали в коллективе, с нею можно было поговорить «на все темы». Знавшие о ее драматической судьбе, о пребывании с восьми лет в сибирской ссылке с матерью — женой врага советской власти, люди искренне сочувствовали ей — так уж принято среди людей: жалеть пострадавшего. Хотя настораживали некоторые высказывания, недвусмысленные намеки…